- Я уверен, что она прохлаждается, черт ее дери! - заворчал Шаваль.
Он прислушался, но снизу не доносилось ни малейшего стука колес.
- Эй! Катрина, ползучка проклятая!
Его голос терялся в пространстве, ни звука в ответ.
- Смотри, как бы я сам не пришел тебя расшевелить!
Никакого ответа, все то же мертвое молчание. Взбешенный, он помчался со
своей лампочкой вниз так неистово, что чуть не споткнулся о телооткатчицы,
лежавшейпоперекдороги.Оностановилсявизумлении.Чтосней?На
притворство не похоже. Нет,этонепредлог,чтобыпоспать.Онопустил
лампочку, осветил лицо, но она стала гаснуть. Он ее поднял, снова опустили
наконецдогадался:вотоночто,отравлениегазом!Егогневпропал,
проснулось чувство углекопа при виде товарища в опасности;онужекричал,
чтобы ему принесли рубашку, и, подняв на руки голую бесчувственнуюдевушку,
старался держать ее как можно выше. Когда ему бросили наплечиодежду,он
пустился бегом, поддерживая одной рукой свою ношу, а другой - обелампочки.
Перед ним развертывались глубокие галереи, он бежал, поворачивая то направо,
то налево, чтобы поскорей добраться до жизни, до ледяноговоздуха,который
подавал сюда вентилятор. Услыхав наконец шум ручья, который просачивалсяиз
породы,оностановился.Тутбылперекрестокбольшойгалереи,которая
когда-то обслуживала жилу Гастон-Мари. Вентиляция в этом месте работала, как
буря, холод стоял такой, что Шаваля проняла дрожь. Он посадил свою любовницу
на землю и прислонил ее к подпоркам; сознание всеневозвращалоськней,
глаза по-прежнему были закрыты.
- Катрина! Да ну же, чертвозьми!Какэтоглупо!..Подберисьхоть
немножко, пока я намочу рубашку.
Его пугало, что она не приходит в себя.Онабылаточномертвая;ее
тонкое тело, тело подростка с едва развившимися формами, казалось, ужебыло
погребено в недрах земли. Однако он смочил в ручье рубашку ивытерКатрине
лицо. Вдруг легкая дрожь пробежала по детской груди, поживоту,победрам
несчастной, до времени отцветшей девушки. Она открыла глаза и пролепетала:
- Мне холодно!..
- Наконец-то! Вот так-то лучше! - с облегчением крикнул Шаваль.
Он ловко накинул нанеерубашку,немногоповорчал,когдапришлось
натягивать штаны, потому что она была совсем беспомощна.Катрина,всееще
ошеломленная происшедшим, не понимала, где она ипочемуонаголая.Когда
девушка вспомнила, ей стало стыдно. Как это она решилась все ссебяснять!
Она стала его спрашивать, неужели кто-нибудь видел ее голую, даже без платка
на бедрах? Он потешался, выдумывал разные истории, как он донес еесюдана
виду у товарищей, которые выстроились в ряд. Но и она тоже хороша - вздумала
его послушаться и в самом деле выставиланапоказсвойзад!ПотомШаваль
побожился, что товарищи даже не заметили, круглый он у нее или квадратный, -
так он мчался.
- Фу ты! Я тут подохну от холода, - сказал Шаваль, начиная одеваться.
Но и она тоже хороша - вздумала
его послушаться и в самом деле выставиланапоказсвойзад!ПотомШаваль
побожился, что товарищи даже не заметили, круглый он у нее или квадратный, -
так он мчался.
- Фу ты! Я тут подохну от холода, - сказал Шаваль, начиная одеваться.
Никогда еще он не был с ней так мил. Обыкновенно на однодоброеслово
Шаваля Катрине приходилось выслушивать кучу грубостей. А как бы хорошобыло
жить дружно!Ещенеоправившисьотобморока,онавсябылапронизана
нежностью, улыбнулась и прошептала:
- Поцелуй меня!
Он поцеловал ее и улегся рядом, дожидаясь, когда она сможет встать.
- Знаешь, - сказала она, - ты напрасно мне кричал оттуда; у меня уже не
было больше сил, право! - В штольне у вас не так жарко; но там, внизу, сущее
пекло!..
- Ну, конечно! - ответил он. - Под деревьями кудаприятней...Ахты,
бедная моя девочка! Разве я не понимаю, как тебе здесь тяжело!
Ее так тронуло это признание, что она стала храбриться.
- Да это случилось потому, что мне сегодня очень уж не по себе:воздух
ядовитый... Но ты увидишь, что я совсем не ползучка! Когда надо работать,я
работаю; правда ведь? Я скорей околею, чем брошу.
Наступило молчание. Шаваль обнял Катрину одной рукой за талию, прижимая
девушку к своейгруди,чтобыуберечьееотпростуды.ХотяКатринаи
чувствовала, что у нее уже достаточно сил, чтобы идти обратно, но отдавалась
сладкому отдыху.
- Только мне бы хотелось, - тихо произнесла она, - чтобы ты был со мною
подобрее... Так хорошо, когда люди хоть немножко любят.
И она тихо заплакала.
- Но ведь я же тебя люблю! - воскликнул Шаваль. - Зачемжемнеиначе
было брать тебя?
Она только покачала головой. Мужчины часто брали женщин лишь длятого,
чтобы обладать ими, очень мало заботясь об их счастье. Слезы у нее струились
все горячей от мысли, как хороша была бы ее жизнь, если бы ей попался другой
парень, если бы она всегда чувствовала его руку усвоейталии.Другой?И
смутный образ того, другого, вставал в ее возбужденном воображении. Но с тем
было кончено; теперь оставалось жить доконцасэтим,толькобыонне
слишком бил ее.
- Постарайся хоть иногда быть таким, как сейчас!..
Рыдания мешали ей говорить. Шаваль опять обнял ее.
- Глупая!.. Ну, клянусь тебе, чтобудудобрым!Незлейжея,чем
другие!
Катрина посмотрела на него, улыбаясь сквозь слезы.Можетбыть,они
прав; где они, эти счастливые женщины? И, не веряклятвамШаваля,Катрина
все же радовалась, что он сейчас так ласков. Бог мой!Еслибыэтотолько
продолжалось! Они снова обнялись, прижимаясь друг к другу, но приближавшиеся
шаги заставили их вскочить. Трое товарищей, видевшие, как Шаваль пробежалс
Катриной на руках, явились узнать, что с ними.
Назад, пошли все вместе. Было часов около десяти утра.Позавтракалив
более прохладном уголке перед тем, какопятьпотетьвштольне.