Г-нЭнбосиделнеподвижноивсесмотрелнапостель.Передним
проносилисьдолгиегодыстрадания,егоженитьбанаэтойженщинеи
последовавшийзатемразладдушиитела;любовники,окоторыхонне
подозревал; а одного он терпел целых десять лет, как терпят извращенный вкус
больной женщины. Переезд вМонсу,безумнаянадежда,чтоонаизлечится;
месяцы затишья, изгнания, тянувшегося точно в полусне;надежданаблизкую
старость, которая, наконец вернет ему жену. Потом появитсяПоль,племянник
Поль. Она сразу вошла в роль матери, она говорила освоемумершемсердце,
навеки схороненном. А он,глупыймуж,ничегоневидел;онобожалэту
женщину, свою жену, которой обладало столько мужчин и которой одинлишьон
не мог обладать! Он обожал ее постыдной страстью, готовбылмолитьеена
коленях отдать ему объедки после других! А онадажеэтиобъедкиотдавала
мальчишке.
Раздался далекий звонок. Энбо вздрогнул. Это былзвонок,которымего
извещали, по егоприказу,чтопришелпочтальон.Онподнялсяигромко
выругался, как бы облегчая в невольном потоке грубыхсловсвоенесчастное
сердце.
- А, да плевать мне на все, плевать на их письма, телеграммы! Нуихк
черту!
Энбо охватила бешеная злоба, жажда швырнутьвпомойнуюямувсюэту
мерзость, затоптать ее ногами. Эта женщина просто шлюха.Онвыбиралсамые
низкие слова, которые хлестали бы ее, какпощечины.Внезапновспомнилось,
чтоона,спокойноулыбаясь,устраиваетбракПоляиСесили.Этоего
окончательно взорвало. Значит, нет ни страсти, ни ревности, ничего,-одна
животная чувственность. Она просто развратная кукла, ейнуженмужчинакак
времяпрепровождение, вроде привычного десерта. Онаоднавиновата,-Энбо
почти оправдывал племянника, - у нее проснулся аппетит, и она вонзила в него
зубы, как в незрелый плод, украденный на дороге. Кого онаещевозьмет,до
кого опустится, когда под рукой не будет практичных, услужливых племянников,
которые нашли в их семье стол, постель и женщину?
Робко скребутся в дверь; Ипполит шепчет сквозь замочную скважину.
- Сударь... почта пришла... и господин Дансарт;онговорит,чтотам
резня...
- Иду, черт возьми!..
Что же ему теперь с нимиделать?Выгнатьих,когдаониявятсяиз
Маршьенна, как вонючих скотов, которых он не желает больше терпеть под своим
кровом. Схватить бы дубину да крикнуть, чтобы ониубиралисьвонотсюдаи
поискали другого места для случки. От их вздохов, отихсмешанныхдыханий
стоит в комнате эта влажная духота; запах, который его дурманил, - это запах
мускуса от кожи его жены, от ее развратной потребностиобливатьсясильными
духами. Во всем он чувствовал одуряющийзапахблуда,прелюбодеяние,-в
неубранных кувшинах, в полных тазах, в разбросанном белье, в мебели, во всей
этой зараженной пороком комнате.
В бессильной ярости бросился он к постели и
стал бить кулаками по тем местам, где, ему казалось, отпечатлелись ихтела;
он сорвал одеяло, смял простыни, мягкие иподатливые,словноионитоже
устали от ночных ласк.
Вдруг ему послышалось, что опять идет Ипполит. Емусталостыдно.Еще
задыхаясь, с бьющимся сердцем, он стал вытирать лоб, стараясь успокоиться; а
потом подошел к зеркалу, посмотрел на свое лицо и не узнал себя,-такон
изменился. Немного опомнившись, Энбо сделал над собой невероятноеусилиеи
сошел вниз.
Внизу его дожидалось пять человек, несчитаяДансарта.Всепринесли
важные новости о походе забастовщиков нашахты.Старшийштейгерподробно
доложил, как былоделовМиру:тамвсеспасеноблагодарядоблестному
поведению старика Кандье. Энбо слушал, качал головой, но ничего непонимал;
мысли его оставались в тойкомнате,наверху.Наконецонвсехотпустил,
оказав, что примет меры. Оставшись одинзаписьменнымстолом,онсловно
задремал, опустив голову на рукиизакрывглаза.Толькочтополученные
письма лежали на столе. Он решился посмотреть, нет л"ожидаемогоизвестия,
ответа администрации. Сначала строчки прыгали перед его глазами.Однакоон
понял, что эти господа ничего неимеютпротивнебольшойдраки.Конечно,
обострять положение не рекомендовалось,нодиректорудавалипонять,что
усилившиеся беспорядки вызовутэнергичноеподавлениеизабастовкебудет
положенконец.СэтогомоментаЭнбопересталколебатьсяиразослал
телеграммы во все стороны - префекту в Лилль,командирувоинскойчастив
Дуэ, в маршьеннскую жандармерию. Это его облегчило: он мог запереться у себя
дома, объявив, что у него приступ подагры, в полной уверенности, что слух об
этом немедленно распространится. После полудня он скрылсявсвойкабинет,
никого не принимая, ограничившись чтением писем ителеграмм,-сыпавшихся
дождем. Таким образом, он мог следить зазабастовщиками-отМадленыдо
Кручины, от Кручины до Победы, оттуда - до Гастон-Мари. С другой стороны,к
нему поступали сведенияорастерянностижандармовидрагун:ихпросто
сбивали с дороги, и они все время направлялись вобратнуюсторонуоттех
шахт, которые подверглись нападению. Невселиравно,-пустьубивают,
разрушают... Энбо опять опустил голову наруки,закрылпальцамиглазаи
погрузился в свое горе.Кругомцариломолчание,опустевшегодома;лишь
изредка долетал стук кастрюль: это кухарка готовила обед; работа у нее так и
кипела.
В комнате уже сгущались сумерки; было пятьчасов;вдругсильныйшум
заставил вскочить Энбо, все еще сидевшего воцепенении,положивлоктина
бумаги.Онподумал,чтоэтовернулисьобаизменника.Ношумвсе
увеличивался, и в ту минуту, как Энбоподходилкокну,раздалсяужасный
крик:
- Хлеба! Хлеба! Хлеба!
Это забастовщики ворвались в Монсу.