А жандармы, думая, что они идутна
Воре, поскакали туда защищать шахту.
А в двух километрах от первых домов, немногодальшеперекрестка,где
большое шоссе пересекает Вандамскую дорогу, г-жа Энбо и барышни смотрелина
шествие толпы. День в Маршьенне прошел весело: приятный завтрак удиректора
литейногозавода,потоминтересноепосещениемастерскихисоседнего
стекольного, заполнившее время после полудня. И когда яснымзимнимвечером
они уже возвращались, Сесиль вздумала выпить чашку молока на маленькой ферме
у дороги. Все вышли из коляски; Негрель легко спрыгнул слошади;фермерша,
смущенная таким блестящим обществом, засуетилась, хотела накрыть стол. Жанна
и Люси, желая посмотреть, какдояткоров,отправилисьвстойлодажес
чашками в руках, - это вполне подходило к пикнику; обе хохотали, что ноги их
тонут в подстилке.
Г-жа Энбо, как всегда матерински-снисходительная, пригубила молоко,но
вдруг заволновалась: на улице послышались странные крики.
- Что это?
Коровник стоял на краю дороги, ворота его были так широки,чтовних
мог въехать воз: хлев служил одновременно и сеновалом. Барышни, вытянув шеи,
с изумлением смотрели, как слева вдруг повалилчерныйпотокбеспорядочной
толпы, с воплем запруживая Вандамскую дорогу.
- Черт побери! - проворчал Негрель, выходя. - Наши крикуны, кажется, не
на шутку рассердились.
- Это, наверное, углекопы, - сказала фермерша. - Они тут ужедвараза
проходили. Что-то неладно; они так хозяйничают...
Она осторожно роняла каждое слово,поглядывая,какоеонопроизводит
впечатление. Увидав на лицах испуготпредстоящейвстречи,онапоспешно
прибавила:
- Ишь, оборванцы, голытьба какая!
Негрель, поняв, чтовозвращатьсявМонсуслишкомпоздно,приказал
кучеру закатить коляску во двор фермы и скрыть весь выездзасараем.Свою
лошадь, которую мальчишка держал за повод, он собственноручнопривязалпод
навесом. Вернувшись, он увидел, что его тетка и девицы, крайнерастерянные,
уже собиралисьспрятатьсявдомефермерши.НоНегрельсчитал,чтов
коровнике они в большей безопасности: никому не придет в голову искать ихв
сене. Ворота, однако, запирались плохо, сквозь щели и подгнившие доски можно
было видеть дорогу.
- Мужайтесь! - сказал он. - Дешево мы не отдадим свою жизнь.
Эта шутка лишь усилила страх. Шум возрастал, хотя ничего не было видно;
только казалось, что на пустой дороге уже свистел буйный ветер,предвестник
урагана.
- Нет, нет, я не хочу на них смотреть, - проговорила Сесиль,уходяна
сеновал.
Г-жа Энбо, очень бледная, возмущенная этими людьми, которые портилией
удовольствие,держаласьпозади,посматриваянавсехискосаи
пренебрежительно. Люси и Жанна дрожали от страха, но все же глядели в щелку,
чтобы ничего не упустить из необычного зрелища.
Раскаты грома приближались, земля словно сотрясалась.
Люси и Жанна дрожали от страха, но все же глядели в щелку,
чтобы ничего не упустить из необычного зрелища.
Раскаты грома приближались, земля словно сотрясалась. Первымпоказался
бежавший вприпрыжку Жанлен; он трубил в свою трубу.
- Где же ваши флаконы? Понесло потом народным! - прошептал Негрель.
Несмотря на свои республиканские убеждения, он любил подтрунивать перед
дамами над рабочими. Но его острота пропала даром:нессянастоящийураган
жестов и криков. Появились женщины, околотысячиженщин;волосыихбыли
растрепаны от ветра и ходьбы; в прорехах лохмотьев виднелосьголоетело-
нагота самок,которыеусталиноситьирожатьбедняков,обреченныхна
голодную жизнь. Некоторые держали на руках своих младенцев; они поднимали их
и размахивали ими, как знаменем скорби в мести; болеемолодые,воинственно
выпячивая грудь, грозили палками, а старухи,подобныефуриям,вопилитак
громко, что казалось, вот-вот лопнут жилы на ихтощихшеях.Занимишли
мужчины, тысячидвеобезумевшихлюдей:подручные,забойщики,ремонтные
рабочие; вся эта масса катилась единойглыбой,дотакойстепенислитой,
сжатой, что в этом безликомземлистомскопищенельзябылоразличитьни
полинялых штанов, ни рваных курток. Глаза сверкали, виднелисьоднизияющие
черные рты, поющие "Марсельезу", строфы которой терялись в смутном, вое, под
аккомпанемент сабо, ударяющих о мерзлую землю. Поверх голов, междущетинами
железных болтов, блеснул топор; острый профиль этогоединственноготопора,
как знамя, рисовался на светлом небе, подобно лезвию гильотины.
- Какие свирепые лица! - лепетала г-жа Энбо.
Негрель процедил сквозь зубы:
- Что за черт! Никого не узнаю! Откуда они взялись, эти бандиты?
Они действительно были неузнаваемы. Гнев, голод, двухмесячное страдание
и этот бешеный бег по шахтам исказили мирные лица углекопов, щеки их впали и
челюстиобтянулись,какуголодныхзверей.Солнцеужесадилось,его
последние лучи темным пурпуром, как кровью, заливали равнину. Ивсядорога
словно струилась кровью; бегущие женщины и мужчиныказалисьокровавленными
мясниками на бойне.
- Изумительно! - проговорили вполголоса Люси и Жанна: их художественный
вкус был поражен красотой этой страшной картины.
Однако они испугались и побежали к г-же Энбо, которая стояла,опершись
на корыто. Она цепенела от мысли, что достаточно кому-нибудь изэтихлюдей
заглянуть в щель расшатанных ворот, и все пятеро будут убиты.Негрельтоже
побледнел: человек он был отнюдь не трусливый, но тут и он почувствовал, что
надвигается какой-то ужас, более сильный, чем его воля, - ужас неизвестного.
Сесиль, зарывшись в сене, нешевелилась,адругие,несмотрянажелание
отвернуться, не могли не смотреть.
То был красный призрак революции. В этот кровавый вечер на исходевека
он увлекал всех, как неотвратимый рок. Да! Придет время,ипредоставленный
самому себе своевольный народ будет так же метаться по дорогамипроливать
кровь богачей, рубить им головы и сыпать золото из распотрошенныхсундуков.