Поднявшись
метров на пятнадцать, они достигли первогобоковогопрохода;нопришлось
пробираться еще дальше: забой Маэ и его товарищей находился в шестомярусе,
- в преисподней, как они выражались.Штольниследовалиоднанаддругой,
приблизительно через каждые пятнадцать метров, аконцаэтойщеливсене
было. От подъема надрывались спина и грудь. Этьен выбился из сил, какбудто
порода своейтяжестьюраздавилаемувсетело;рукиунегопокрылись
ссадинами, ноги были разбиты, к тому же он задыхался и чувствовал, как кровь
приливает к голове. Воднойштольнеонсмутноразличилдваскорченных
существа, кативших вагонетки, - одно щуплое, другое толстое: то были Лидия и
Мукетта, уже начавшие работать. А ему оставалось лезть ещедваяруса!Пот
слепил глаза, онотчаивалсядогнатьсвоихспутников,чьиловкиетела,
казалось, так и скользили по пласту.
- Ну вот, мы уже пришли! - послышался голос Катрины.
Но когда он действительно добрался до цели, другойголосзакричализ
глубины штольни:
- В чем дело? Что, вам на других наплевать, что ли? МнеизМонсудва
километра идти, а я раньше вас на месте!
Это крикнул Шаваль, высокий худой парень двадцати пяти лет,костлявый,
с резкими чертами лица. Он злился оттого, что его заставили ждать.
Увидав Этьена, он спросил удивленно и презрительно:
- Это еще что?
И когда Маэ рассказал ему о случившемся, он процедил сквозь зубы:
- Так. Значит, теперь парни у девок хлеб отбивают!
Этьен и Шаваль обменялись взглядом инстинктивной, внезапно загоревшейся
ненависти. Эгьен безотчетнопочувствовал,чтоегооскорбили.Воцарилось
молчание; все принялись за работу. Галереи мало-помалунаполнились,партии
людей заработали в каждом ярусе, в конце каждой штольни.Прожорливаяшахта
поглотила свою ежедневную порцию - около семисотрабочих.Теперьонивсе
трудились в этом исполинском муравейнике, прокладывая повсюду в землеходы,
кроша ее, словно гнилое дерезе, источенноечервями.Втягостноммолчании
дробили они глубокие пласты. Приложив ухо к скале, можнобылобыуслыхать
движение этих людей-насекомых,свистканата,поднимающегоиопускающего
клети с углем, и звук орудий, высекающих каменныйугольвсамыхглубоких
ходах.
Случайно повернувшись, Этьен оказался снова прижатым к Катрине.Нона
этот раз он ощутилокруглостьеезреющейгрудиисразупонял,откуда
исходила теплота, пронизывавшая все его существо, когда он касался ее тела.
- Так ты девушка? - тихо проговорил он, крайне изумленный.
Она весело ответила, не краснея:
- Ну, да!.. Не скоро же ты сообразил, право!
IV
Четверо забойщиков разместились, один над другим, во всю вышинузабоя.
Их отделяли друг от друга доски с крюками, на которыхзадерживалсяотбитый
уголь; каждый рабочий занимал участок приблизительно в четыреметрадлины.
Пласт был так тонок, что едва достигал в этом месте пятидесятисантиметров,
и забойщики, пробираясь на коленях и на локтях, были как бысплющенымежду
сводом и стеной и при каждом повороте больноударялисьплечами.Вовремя
работы в шахтах им приходилось лежать на боку, вытянув шею,подняврукии
орудуя кирками.
Внизу находился Захария; над ним разместились Левак и Шаваль, и наконец
на самом верху работал Маэ. Они кирками пробивали борозды вшиферномслое,
затем делали два вертикальных надреза всамомугольномпластуинаконец
отсекали верхнюю часть глыбы железнымзаступом.Угольбылжирный,глыба
разбивалась на мелкие куски,которыескатывалисьпоживотуипоногам
рабочего. Когда эти куски, задерживаемыедосками,накоплялисьунихпод
ногами, забойщики исчезали, словно замурованные в узкой щели.
Хуже всех приходилось Маэ. Наверху температура достигала тридцатипяти
градусов, приток воздуха отсутствовал, духота становилась невыносимой. Чтобы
виднее было в темноте, ему пришлось повесить лампочку над самойголовой;и
лампочкаэтатаксильноприпекалаголову,что,казалось,всякровь
разливалась по телу жгучей лавой. Но особенноемучениепричиняласырость.
Как раз надМаэ,внесколькихсантиметрахотеголица,просачивалась
грунтовая вода, быстро падая в какому то упорном ритме крупнымикаплямина
одно и то же место. Тщетно поворачивал он шею и закидывал голову назад: вода
капала беспрерывно, заливая ему лицо.Черезчетвертьчасаонсовершенно
промок от пота и воды; от его одежды поднимался дымящийся влажныйпар,как
от белья во время стирки. В то утро капля попала старику прямо в глаз, ион
даже выругался. Маэ не хотел бросать работу и продолжал ударять киркоюизо,
всех сил, так что все тело его сотрясалось. Лежа между двумя пластамиугля,
он похож был на тлю среди страниц толстого тома,которуювот-вотраздавит
тяжесть.
Никто не произнес ни единого слова. Все работали; кругом слышались одни
лишь неровные,заглушенныеудары,доносившиесякакбыиздалека.Звуки
приобретали особую четкость, небудяоткликавзастывшемвоздухе.Мрак
казался еще черней от летучей угольной пыли и газа, откотороготемнелов
глазах. Лампочки, прикрытыеметаллическимисетками,бросалилишьслабый
красноватый отсвет. Ничегонельзябылоразличить;штольнязияла,уходя
ввысь, как широкая печная труба,плоскаяикосая,вкоторойнакопилась
густая многолетняя сажа. В кромешной тьмеэтойтрубыкопошилиськакие-то
призрачные фигуры. Слабый, мерцающий свет вырывал из темнотытоокруглость
бедра, то жилистую руку, то свирепоелицо,измазанноедонеузнаваемости,
словно у злодея,идущегонаразбой.Поройвыступалиизтьмывнезапно
освещенные глыбы угля, деревянные перегородкииуглы,сверкавшие,словно
грани кристалла. И снова все погружалось во мрак; только раздавалисьглухие
удары кирок, тяжелое дыхание да воркотня от усталости, невыносимой духотыи
грунтовых вод.