-
Возможно, что нам и не дадут.
Этьен решил согласиться. Им, наверное, откажут. Впрочем, это егоник
чему не обязывает, - немного перехватив, он может влюбоевремяуйти.Но
вслед за тем ему сталодосадно,чтооннеотказался:какобрадовалась
Катрина, как она мило улыбалась, дружески поглядывая на него, каксчастлива
была, что пришла ему на помощь. К чему все это?
Отогревшись, достав обувь и заперев шкафчики, углекопысталивыходить
из барака; последними ушли все Маэ. Этьен последовал за ними; Левак ссыном
присоединились к ним. Проходямимосортировочной,ониуслыхалияростную
перебранку и остановились.
Сортировочная представляла собой большой сарай с балками,почерневшими
от угольной пыли, с большими решетчатыми окнами, в которые постояннотянуло
сквозным ветром. Вагонетки с углем доставлялись сюда прямо из приемочной; их
опрокидывали в длинные железные желоба,апообеимсторонамжелобовна
приступках стояли сортировщицы, - они выбрасывали лопатами и граблями камни,
отделяя чистый уголь, падавший затем через воронки в вагоны железной дороги,
подведенные по рельсам прямо под навес.
В сортировочной работала Филомена Левак,хрупкая,бледнаядевушкас
покорными глазами;онахаркалакровью.Головаеебылаповязанасиним
шерстяным лоскутом, черные руки обнажены до локтей. За работой рядомснею
стояла старая ведьма,тещаПьеррона,попрозвищуПрожженная.Этобыла
страшная баба - с глазами, как у совы; губы у нее были плотно сжаты,словно
кошельскупца.Они-тоиссорились:молодаяобвиняластаруху,чтота
отгребает у нее куски угля, так что она, Филомена, и в десять минут не может
набрать корзины. Им платили за каждую корзину отсортированногоугля;из-за
этого постоянно возникали ссоры. Волосыуобеихбылирастрепаны,черные
пальцы всей пятерней отпечатывались на разгоревшихся лицах.
- Дай ты ей, дай как следует по зубам! - крикнул сверхуЗахариясвоей
любовнице.
Всесортировщицызахохотали.РассвирепевшаяПрожженнаянакинулась
теперь на молодого человека:
- Ах ты, паскудник! Ты бы лучше признал детей, которыми еенаградил!..
Восемнадцать лет дылде, с позволения сказать, а едва на ногах стоит!
Чтобы удержать Захарию, потребовалось вмешательство Маэ, атоонуже
собирался спуститься в сортировочнуюипо-свойскиразделатьсясостарой
каргой, как он выразился. Подошел надзиратель, играблиопятьзаработали,
сортируя уголь. Возле желобов снова виднелись только согнутые спиныженщин,
с остервенением отбивавших друг у друга куски.
Ветер стих, небо было серое, моросил холодный дождь.Углекопы,подняв
плечи и скрестив руки на груди, шливразброд,раскачиваясьнаходу;под
ветхимхолстомобрисовывалиськостлявыеспины.Придневномсветеони
казались неграми. Некоторые несли обратно несъеденный завтрак; ломоть хлеба,
засунутый сзади между рубашкой и блузой, оттопыривался словно горб.
Некоторые несли обратно несъеденный завтрак; ломоть хлеба,
засунутый сзади между рубашкой и блузой, оттопыривался словно горб.
- Смотрите! Вон идет Бутлу, - насмешливо объявил Захария.
Левак, не останавливаясь,перекинулсянесколькимисловамисосвоим
жильцом, рослым темноволосым малым,леттридцатипяти,сдобродушными
честным лицом.
- А что, обед у нас есть, Луи?
- Есть, кажется.
- Стало быть, жена сегодня добрая?
- Думается мне, добрая.
Другие шахтеры - ремонтные рабочие - уже прибывалиновымипартиямии
постепенно спускались в шахту. Спуск дневной смены начинался стрехчасов;
шахта поглощала и этих людей, которые расходились группами по темжесамым
штольням, где до них работали забойщики. Шахта никогда не пустовала, деньи
ночь в ней трудились люди-муравьи, роя землю на глубине шестисот метровпод
полями свекловицы.
Молодежь шла впереди. Жанлен сообщал Беберу сложный план, как добытьв
кредит табаку на четыре су. Напочтительномрасстоянииотнихдержалась
Лидия, затем следовали Катрина с Захарией и Этьеном.
Все шли молча.
Только у самого кабачка "Авантаж" их нагнали Маэ и Левак.
- Вот мы и пришли, - сказал Маэ, обращаясь к Этьену. - Не зайдете лис
нами?
Этьен простилсясКатриной.Онаприостановилась,впоследнийраз
посмотрела на него своими большими глазами, зеленоватыми и прозрачными,как
родник; на почерневшем лице они казались еще глубже. Затем она улыбнуласьи
удалилась вместе с другими по дороге, ведущей в поселок.
Кабачок стоял на перекрестке двух дорог, между деревней икопями.Это
был двухэтажный кирпичныйдом,выбеленныйизвестью,сбольшимиокнами,
обведенными широкой голубойкаймой.Прибитаянаддверьючетырехугольная
вывеска с желтыми буквами гласила: Авантаж-питейноезаведениеРаснеpa.
Позадидомавиднелсякегельбан,окруженныйживойизгородью.Компания
безуспешно принимала самые разнообразные меры для приобретения этогоклочка
земли, вклинивавшегося в ее обширные владения; досаднобыло,чтокабачок,
выросший среди поля, оказывался на виду тотчас при въезде в Воре.
- Заходите, - повторил Маэ, обращаясь к Этьену.
В небольшом светлом зале все сияло чистотой, начиная с белых стен, трех
столов, дюжины стульев и кончая сосновой стойкой величиной скухонныйшкаф
для посуды. Настойкепомещалосьоколодесяткакружек,трибутылкис
ликерами, графин и оцинкованный бочонок с оловянным краном для пива;больше
в зале ничего не было - никартинок,ниполочек,ниигорногостола.В
чугунном очаге, отполированном и блестящем, ровным пламенемгорелкаменный
уголь. Пол был посыпан тонким слоем белого песка,которыйвпитывалвечную
влагу сырой почвы.
- Кружку пива, - заказал Маэтолстойрусойдевушке;этобыладочь
соседки, иногда прислуживавшая в зале.