Картофель сварился, кофе, на добрую половину смешанный с цикорием, тожебыл
готов и переливался наплитукрупнымикаплями,спротяжнымбульканьем.
Очистили угол стола; но за столом сидела только мать,адетипользовались
собственными коленями.Анри,отличавшийсябольшойпрожорливостью,молча
поглядывал на студень, завернутый в промасленную бумагу, вызывавшуюунего
чрезмерное волнение.
Пока Маэ пила небольшими глотками кофе,держастаканобеимируками,
чтобы согреться, сверху спустился Бессмертный.Обычноонвставалгораздо
позднее, и завтрак дожидался его наплите.Нотутонпринялсяворчать,
потому что не было супа. А когда невестка заметила ему, что не всегдаможно
делать так, как хочется, он замолчал и стал есть картофель. Время от времени
он вставал и сплевывал в кучузолы,чтобынепачкатьпол,затемснова
опускалсянастулипродолжалпережевыватьпищу,опустивголову,с
бессмысленным взглядом.
- Ох, ясовсемзабыла,мама!-воскликнулаАльзира.-Приходила
соседка...
Мать перебила ее:
- Уж и надоела она мне!
Она втайне досадовала на соседку Левак, которая наканунеплакаласьна
свою бедность, чтобы ничего не дать ей взаймы. Между тем Маэ отличнознала,
что именно сейчас она не нуждается, потому что ихжилецБутлутолькочто
заплатил им за две недели вперед. Впрочем, в поселке люди никогда недавали
друг другу взаймы.
- Постой-ка! Ты мне напомнила,-сказалаМаэ.-Завернивбумагу
засыпку кофе... Я отнесу Пьерронше, я должна ей с третьего дня.
Когда девочка приготовила пакетик, матьсказала,чтоонасейчасже
вернется и сварит обед для мужчин. Затем онавышласЭстеллойнаруках.
Старик Бессмертный все еще жевал картофель, а Ленора иАнридралисьиз-за
шелухи, которую они подбирали и ели.
Вместо того чтобы обходить кругом, Маэ пошла прямо садами,боясь,как
бы ее не окликнула жена Левака. Участок Маэ примыкал к саду Пьерронов,ив
решетчатой оградебылоширокоеотверстие,такчтососедимоглилегко
общаться между собой.
Тут же был и колодец, которымпользовалисьчетыресемьи.Сбоку,за
кустами чахлой сирени, находился небольшой низкий сарай,заваленныйстарой
рухлядью; там же держаликроликов;ихоткармливали,апотомсъедалив
праздники. Пробило час. В это время обыкновенно пили кофе,ипотомуниу
дверей, ни у окон не было видно нидуши.Толькоодинремонтныйрабочий,
перед тем как идти в шахту, не поднимая головы, вскапывал насвоемучастке
гряды для овощей. Подходя к дому напротив, Маэ судивлениемувидалавозле
церкви господина и двух дам. Она приостановилась итотчасузналаих:это
была г-жа Энбо, показывавшая поселок своим гостям,господинусорденоми
даме в меховом манто.
- Ну, чего ты беспокоилась? -воскликнулаженаПьеррона,когдаМаэ
отдала ей кофе. - Вовсе это не к спеху.
Ей было двадцать восемь лет; в поселке она слыла красавицей.Брюнетка,
с низким лбом, большими глазами, маленьким ртом, она была большойкокеткой,
опрятной, словно кошечка. Она не имела детей, и у нее прекрасносохранилась
грудь. Ее мать, по прозвищу Прожженная, вдова углекопа, погибшеговшахте,
отправила свою дочь работать на фабрику и поклялась, что никогда не позволит
ей выйти замуж за углекопа. Она страшно рассвирепела,когдадочьдовольно
поздно вышла за вдовцаПьеррона,укоторогобылавосьмилетняядевочка.
Супруги жили очень счастливо, хотя про нихходилисплетниироссказнио
снисходительности мужа и о любовниках жены. Пьерроны никому не должали,два
раза в неделю ели мясо; дом их содержалсявтакойчистоте,чтовлюбую
кастрюлюможнобылобысмотреться,каквзеркало.К,довершениюих
благополучия,начальствоблагодаряпротекцииразрешиложенеПьеррона
продавать конфеты и печенье собственного изделия, которые онавыставлялав
стеклянных вазах на двух полках, устроенных вокне.Этоприносилолишних
шесть - семь су в день, а по воскресеньям иной раз идвенадцатьсу.Вих
безмятежной жизни темным пятном оказалась только Прожженная, вечно ворчавшая
с яростью старой бунтарки, что она должна отомстить хозяевам за смерть мужа,
да еще маленькая Лидия, которую часто поколачивали все члены семьи, расходуя
на это занятие избыток своей энергии.
- Как она у тебя выросла! - промолвила Пьерронша, забавляя Эстеллу.
- Ох, мучение мое, и не говори лучше!-возразилаМаэ.-Какаяты
счастливая, что у тебя нет малышей. По крайней мереможешьдомвчистоте
содержать.
Хотя у Маэ дома тоже все было в порядке и каждую субботумылисьполы,
она все же завистливым оком хозяйки окинула светлую, ослепительночистуюи
даже наряднуюкомнатусзолоченымивазаминабуфете,зеркалом,тремя
гравюрами в рамках.
Молодая женщина как раз собиралась приняться закофе;ейприходилось
пить одной: вся семья находилась в шахте.
- Выпей со мною стаканчик, - предложила она.
- Нет, спасибо, я только что пила у себя.
- Ну, так что же из того?
В самом деле, это ничего не значило. Обе женщины сталинеспешапить
кофе. В просветы окнамеждустекляннымивазамиспеченьемиконфетами
виднелся на противоположной стороне ряддомовсзанавесочкаминаокнах;
большая или меньшаябелизнаэтихзанавесоксвидетельствовалаостепени
чистоплотности хозяек. У Леваков занавески былиоченьгрязныеиказались
просто тряпками, которыми только что обтерли донышко кастрюли.
- Как только люди могут жить в такой грязи! - пробормотала Пьерронша.
В ответ Маэ начала говорить без умолку. Вот если быунеебылтакой
жилец, как Бутлу, она показала бы, что значит вести хозяйство!Еслиумеючи
взяться за дело, квартиранта иметьоченьвыгодно.