Впереди,как
злобныйзверь,притаилосьВоре,еле-елеразличимоепритускломсвете
нескольких фонарей. Три костра горели передотвалом,повиснувввоздухе,
словно кровавые луны; мгновениями на фоне их выступалиогромныетенидеда
Бессмертного и его белой лошади. Адальшевсетонуловомракеравнины:
Монсу, Маршьенн, Вандамскийлес,необозримыеполясвекловицыихлебов;
словно далекие маяки, светились синимиогнямивысокиефабричныетрубыи
красными - коксовые печи. Понемногу всесливалосьвтемноте,медленнои
непрерывно сеял дождь, поглощая окрестность, и лишь одинзвукдоносилсяв
тиши ночной - мощное протяжное дыхание водоотливного насоса, день и ночьне
прерывающего своей работы.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ*
I
На другой день и все следующие дни Этьен ходил на работувшахту.Он
начал свыкаться с этой жизньюипримирилсясновымиусловиями,которые
вначалетяготилиего.Однотолькособытиенарушилооднообразиеего
существованиязаэтидвенедели-приступсильнейшейлихорадки;она
продержала его двое суток в постели. Руки и ноги ломило, головагорела,он
бредил, и в бреду ему казалось, будто он старается протолкнутьвагонеткув
такую узкуюштольню,кудаисамнеможетпролезть.Этобылапросто
чрезмерная усталость, связанная с обучением, и он быстро оправился.
Дни мелькали за днями, проходили недели, месяцы. Этьен, как ивсеего
товарищи, вставал в три часаутра,пилкофе,бралссобойназавтрак
бутерброд, приготовленный для всех с вечераг-жойРаснер.Отправляясьпо
утрам в шахту, он каждый деньвстречалБессмертного,которыйвозвращался
домой спать; а вечером, на обратном пути, сталкивалсясБутлу,шедшимна
вечернюю смену. У него была такая же шапочка, как у всех, такие же панталоны
и холщовая блуза; как и все, он дрожал от холода и грелспинувбаракеу
огня. Затем следовало ожиданиебосикомвприемочной,гдесильнотянуло
сквознымветром.ТеперьЭтьенанезанималинимашинасгладко
отполированными, блестящими медными частями, ни канаты,которыескользили,
словно черные бесшумные крылья ночной птицы, ни клети подъемника,поминутно
появлявшиеся и исчезавшие под звукисигнальныхзвонков,крикикомандыи
грохотвагонеток,катившихсяпорельсам.Еголампочкагорелаплохо:
проклятый ламповщик, верно, ее не чистил. И он оживлялсялишь,когдаМуке
спроваживал их всех и, дурачась, подгонял девушек звучными шлепками.(Клеть
отделялась и падала, словно камень, в бездну колодца,иЭтьеннеуспевал
обернуться, чтобы посмотреть, как исчезает дневной свет. Он даже никогдане
думал о том,чтоклетьможетсорваться,ивходилвпривычнуюсреду,
спускаясь во мрак под проливным дождем.
Когда внизу, в приемочной, Пьеррон с
лицемерно-слащавым видом выгружал их,шахтерывялойпоходкойрасходились
толпой по штольням. Теперь Этьен знал все галереи шахты лучше, чемулицыв
Монсу, знал, где надо сделать поворот,гденагнутьсяпониже,гдеобойти
лужу. Он так хорошо изучил эти два километра подземногопути,чтомогбы
пройти и без лампочки, держа руки в карманах. Ипостоянноемувстречались
все те же люди: вот проходит штейгер, освещая лица рабочих, вотстарыйМук
ведет лошадь, вот Бебер идет с фыркающей Боевой, Жанленбежитзапоездом,
закрывая вентиляционныедвери,атолстаяМукеттаитощаяЛидиякатят
вагонетки.
Этьен теперь гораздо меньше страдал от сырости и духоты в забоях. Узкие
штольни казались ему очень удобными для прохода. Он словно отощал имогбы
теперь пролезть в такую щель, куда раньше неотважилсябыдажепросунуть
руку. Он привык к угольной пыли, хорошо видел в темноте, обливался потом, не
обращая на это внимания, и свыкся с тем, что ему приходится быть сутрадо
вечера в промокшей одежде. К тому же Этьен не тратил попусту сил иприобрел
такую ловкость и быстроту, что удивлял всех товарищей позабою.Черезтри
недели его считали уже одним из лучших откатчиковвшахте:никтонемог
быстрее докатить одним толчком вагонетку до ската, никто не умелтакловко
прицепитьеекканату,какЭтьен.Благодарянебольшомуростуон
проскальзывал всюду, а его руки, тонкие и белые,какуженщины,казались
железными, несмотря на нежную кожу, и обладали необычайной силой. Он никогда
не жаловался, должно быть из гордости, даже если изнемогал от усталости. Его
упрекали разве только в том, что оннепонимаетшутокисердится,если
кто-нибудь его заденет. Шахтеры приняли его в свою среду и считали настоящим
углекопом; с каждым днем он все более входил в колею, превращаясь в машину.
Маэ особенно дружелюбно относился к Этьену, потомучтовсегдауважал
хорошую работу. Кроме того, он, как и прочие, чувствовал,чтооткатчикпо
своему умственному развитию стоит выше, чем он. Ему приходилось видеть,как
Этьен читает, пишет, чертит планы. Слыхал он также,какЭтьенбеседуето
вещах, самое существование которых было для него новостью. Это нискольконе
удивляло Маэ: шахтеры-людипростые,иголовыунихкрепче,чему
механиков; но его поражали мужество этого юноши и настойчивость, с какойон
принялся за труд углекопа, чтобы не умереть с голоду. На его памяти этобыл
первый случай, когда рабочий так быстро осваивался с шахтой.Поэтому,если
являлась необходимость спешно крепить штольню и Маэ не хотелось отрыватьот
работы забойщиков, он поручал молодому человеку ставить подпорки, уверенный,
что все будет сделано хорошо и прочно. Начальство не давало ему покоя с этим
проклятым креплением, и он каждую минуту боялся, как быснованепоявился
инженер Негрель в сопровождении Дансарта: опять начнеткричать,споритьи
заставит все переделывать заново. Он заметил,чтоработаоткатчикаболее
удовлетворяла этих господ, хотя они делали вид, что ничем не довольны, и все
твердили, что Компания в один прекрасный день примет решительные меры.