Правда, неголодаешь,ноешьровностолько,чтобыне
умереть с голоду; кругом в долгах, и тебя преследуют, словно ты воруешь свой
же хлеб. Априходитвоскресенье,инеможешьподнятьсяотусталости.
Единственная радость - напитьсяпьянымилиприжитьсженойещеодного
ребенка. Да еще от пива тебе раздует живот, а дети, когда подрастают,плюют
на тебя. Нет, нет, невесело все это!
Тогда в разговор вступала жена Маэ:
- А хуже всего то, как подумаешь,чтонельзяничегоизменить.Пока
молода, воображаешь,чтосчастьекогда-нибудьдапридет,надеешьсяна
что-то; а потом видишь - одна нужда да нужда,инетизнеевыхода...Я
никому зла не хочу, но бывает, что эта несправедливость и меня возмутит.
Наступало молчание.Всевздыхаливгорькомсознаниибезвыходности
своего положения.ИодинтолькодедБессмертныйеслиприсутствовалв
комнате, смотрел на всех с удивлением, потому чтовеговременанебыло
подобных споров. Люди рождалисьсредиугля,пробивалиугольныйпласти
ничего большенетребовали;атеперьпошлиновыевеяния,придававшие
углекопам отвагу.
- Наплевать на все, - бормотал он. - Добрая кружка пива так и останется
добройкружкойпива...Начальство-оно,конечно,сволочь;новедь
начальство всегда будет, не правда ли? Нечего и голову себе ломать.
Этьен сразу оживился. Как! Рабочему запрещаетсярассуждать?Нет,все
это скоро переменится - рабочий теперь начал кое-что понимать. В старые годы
шахтер жил у себя в шахте, как скот, как машина, добывающая уголь,-вечно
под землей, слепой и глухойковсему,чтопроисходиткругом.Потому-то
заправилы-богачи могли вволю и продавать и покупать рабочего, а потомдрать
с него шкуру, - сам рабочий и не подозревал, что снимделают.Теперьже
углекоппробуждаетсятам,внизу,пускаетвнедрахземлиросток,как
настоящее зерно; и в одно прекрасное утро увидят, что произрастет наполях!
Да, вырастут люди, целая рать, которая восстановит справедливость. Разве все
гражданенеравнысовремениреволюции?Развсеимеютодинаковое
избирательное право, то почему же рабочий должен оставатьсярабомхозяина,
платящего ему? Крупные общества со своими машинами подавляют все,исейчас
нет даже тех гарантий, которые быливстарину,когдалюди,занимавшиеся
одним и тем же ремеслом, объединялись в цехи и знали, как постоять засебя.
Вот из-за этого-то, черт возьми, да из-замногогодругогооднаждывсеи
рухнет, - а случится это, когда рабочие станут образованными. Взять хотьбы
их поселок: деды не могли подписать своего имени, отцы уже подписывались,а
сыновья умеют читать иписатьнехужеученых.Да,всерастет,растет
понемногу; обильная жатва людей созревает на солнце! С той минуты,какони
не будут прикреплены к своему месту на всю жизнь исмогут,еслипожелают,
занять место соседа, почему не явится у них желание пустить вделокулаки,
чтобы стать сильнее?
Маэ, потрясенный такими речами, все же сомневался.
- А стоит только пошевелиться, и вам тотчас же дадут расчет,-сказал
он. - Старик прав: углекопы вечно будут мучиться, а в награду дажевдосталь
не наедятся.
Жена его молчала. Теперь она словно пробудилась от сна.
- Если бы еще попы правду говорили, будто беднякистанутбогачамина
том свете!
Ее прервал громкий смех; дети, и те пожимали плечами. Всех заразилдух
неверия; втайне они, правда, побаивались привидений в шахте,нопотешались
над небесами, где ничего нет.
- Ох, уж эти попы! - воскликнул Маэ. - Если бы они сами вэтоверили,
то жрали бы меньше,аработалибыбольше,чтобыобеспечитьсебетам,
наверху, хорошее местечко... Нет, умрешь, так уж умрешь.
Жена тяжко вздохнула.
- Господи, господи!
И, уронив руки на колени, в глубочайшем унынии прибавила:
- Так, значит, это верно, всем нам крышка.
Все переглянулись. Дед Бессмертный плюнул в свойносовойплаток.Маэ
держал во рту потухшую трубку. Альзира слушала, сидя между ЛеноройиАнри,
которые заснули, прислонившиськстолу.АКатрина,подперевподбородок
рукой,несводиласЭтьенабольшихсветлыхглаз,когдаон,полный
восторженной веры, раскрывал перед ними сказочные миры грядущего социального
рая. Кругом в поселке все засыпало. Лишь кое-где слышался детскийплачили
брань запоздалого пьяницы. В комнате часы медленно отбивали время.Несмотря
на духоту,откаменногопола,посыпанногопеском,поднималасьвлажная
свежесть.
- Какая нелепость! - продолжал молодой человек. - Разве вамнепременно
нужны бог и рай, чтобы быть счастливыми? Разве вынеможетесамисоздать
себе счастье на земле?
Он говорил горячо и долго. Егословапрорывалибезысходныйкруг;в
темной жизниэтихбедняковоткрывалсясияющийпросвет.Вечнаянищета,
каторжный труд, удел скота, с которого снимают шерсть, апотомубивают,-
все бедствиякуда-тоисчезли,словноспаленныежгучимилучамисолнца;
справедливостьспускаласьснебесвволшебномсиянии.Разбогане
существует, справедливость утвердитсчастьелюдей,равенствоибратство
воцарятся на земле. Новое общество создавалось в мгновениеока,словново
сне вырастал необозримый,сказочно-великолепныйгород,вкоторомкаждый
гражданин жил своим трудом иимелсвоюдолювобщихрадостях.Старый,
прогнившиймиррассыпалсявпрах,июноечеловечество,свободноеот
преступлений, сливалось вединыйрабочийнарод,сдевизом:каждомупо
заслугам, а заслуги каждого определяются его трудом. Мечта эта с каждым днем
углублялась, становилась все прекраснее, все соблазнительнее, померетого
как уходила за пределы возможного.
Жена Маэ сперва приходила в ужас и слышать ничего не хотела.