.Да,да,кухаркавколяске,
запряженной парой, ехала в Маршьенн, должно быть, за рыбой!
Снова послышался ропот, раздалисьугрозы.Кухаркавбеломфартуке,
ездившаявхозяйскомэкипаженасоседнийрынок,вызвалавсеобщее
негодование. Рабочие подыхают с голода, а им подавай свежую рыбу! Ну,может
быть, уже недолго осталось им угощаться рыбой: придет черед идлябедноты.
Семена, брошенные Этьеном, взошли; всеегомысливылилисьвэтомкрике
возмущения. То было нетерпеливое ожидание обещанного золотого века,желание
поскорее получить своюдолюсчастья,вырватьсяизнищеты,глухой,как
могила.Несправедливостьсталанепомерной;кончитсятем,чтоуглекопы
напомнят о своих правах, разунихужевырываюткусокхлебаизорта.
Особенно волновалисьженщины,-онижелалинемедленновзятьприступом
идеальное царства прогресса, гденебудетбольшенесчастных.Ужепочти
стемнело, дождь шел все сильнее, а они продолжали оглашать поселоквоплями.
Вокруг них визжала развозившаяся детвора.
Вечером в кабачке"Авантаж"решенобылоначатьзабастовку.Раснер
больше не возражал, а Суварин согласился с этим, как с первым шагом. Этьен в
двух словах определил положение: если Компания во что бы то нисталохочет
вызвать забастовку, то забастовка будет!
V
Прошла неделя. Работапродолжаласьсвоимчередом,ношахтерыбыли
угрюмы, подозрительны и каждую минуту ожидали столкновения.
У Маэ предстояла получка еще меньше, чем в последний раз. Аегожена,
несмотря на свою сдержанность и рассудительность, стала частораздражаться.
Разве прежде когда-нибудьКатринапозволяласебененочеватьдома?На
следующее утро девушка вернуласьтакалутомленная,такаяразбитаяпосле
своих ночныхпохождений,чтонемоглаидтившахту.Сослезамиона
рассказала, что неповинна: ее не пустил Шаваль и грозился прибить, еслиона
от него уйдет. Он совсем обезумел от ревности и запретил ей идти домой-в
постель к Этьену, где, по его словам, она проводила ночи с согласияродных.
Разъяренная Маэ сказала дочери, что оназапрещаетейвстречатьсясэтой
скотиной, и грозилась сама пойти в Монсу и надавать ему оплеух. Рабочий день
все-таки пропал, а девушка совсем не собиралась бросатьвозлюбленного,раз
уж она его завела.
Два дня спустя разыгралась новая история. В понедельникивовторник
Жанлен, вместо того чтобы работать в Воре, убежал вместе с Бебером иЛидией
в болота и Вандамский лес. Что тампроделывалиэтираносозревшиедети,
каким порочным играм онипредавалисьвтроем,-никтонезнал.Жанлена
жестоко наказали: мать выпорола его на улице, на глазах у всейперепутанной
детворы поселка. Видано ли это? Ее дети столько стоили ей в жизни, что могли
быужтеперь,кажется,исамизарабатывать!Вэтомкрикеслышалось
воспоминание о собственной тяжелой юности, безысходная нищета заставлялаее
смотреть на каждого нового ребенка как на будущую рабочую силу.
Когданадругоеутромужчиныидочьотправилисьвшахту,Маэ
приподнялась с постели и сказала Жанлену:
- Если ты опять вздумаешь удрать, дрянь этакая,ястебявсюшкуру
спущу, так и знай!
На новом участке Маэ работа была тяжелая. Пласт Филоньер вэтойчасти
был настолько тонким, что забойщики, зажатые между сводом и стеной, обдирали
себе во время работы локти. Кроме того, земля становиласьвсесырее,ис
часу на час можнобылоожидать,чтопрорветсяводаихлынетстрашным
потоком, который размывает породу и уноситлюдей.НаканунеЭтьену,вто
время как онссилойработалкайлом,брызнулавлицоструяводыиз
подземного источника. На этот раз тревога оказалась напрасной; в забое стало
только еще более сыро и сильнее запахло гнилью. Впрочем,Этьенникогдане
думал о возможных случайностях, а продолжал работатьвместестоварищами,
которые ничего не боялись. Они жили среди рудничного газа, не чувствуя даже,
как тяжелеют веки и паутинная завеса слепит глаза. Лишь порой,когдапламя
лампочек слишком бледнело или голубело, вспоминалиогазе.Кто-нибудьиз
углекопов прикладывал ухо к пласту иприслушивалсякслабомушумугаза,
клокотавшего в каждой щели,словнопузырькивоздуха.Крометого,вечно
угрожали обвалы; независимоотплохого,кое-каксколоченногокрепления,
размытый грунт начал оседать.
В тот день Маэ три раза должен был подправлятькрепления.Третийчас
был уже на исходе, и рабочие собирались уходить. Лежа на боку, Этьен отбивал
последнюю глыбу угля, как вдруг отдаленный раскат потряс всю шахту.
- Что это? - крикнул он, бросив кайло и прислушиваясь. Емупоказалось,
что позади него рухнула вся галерея.
Но Маэ уже скользил по скату забоя, крича:
- Обвал... Скорей! Скорей!
Все стремительно бросилисьвниз,охваченныетревогойзатоварищей.
Кругом стояла мертвая тишина. Лампочки прыгали у нихвруках;согнувшись,
точно на четвереньках, бежали они гуськом по галереям; не замедляя бега,на
ходу перекидывались короткими замечаниями: "Гдеже?Может,взабоях?"-
"Нет, снизу! Скорей всего в одной из галерей!" Когдауглекопыдобежалидо
шахтного колодца, они повалились, падая друг на друга, необращаявнимания
на ушибы.
Жанлен, у которого кожа еще не успела побледнеть после вчерашней порки,
в этот день уже не удирал из шахты. Онтрусилбосикомзасвоимпоездом,
закрываявентиляционныедвери.Повременам,когдамальчикнебоялся
встретиться со штейгером, он взбирался на последнюювагонетку;этострого
запрещалось, - боялись, как бы он там не заснул. Когда поезд останавливался,
чтобы пропуститьвстречный,удавалосьпроскользнутьвпередипройтик
Беберу,правившемулошадью;этобылолюбимейшееразвлечениеЖанлена.
Желтоволосый, лопоухий, с худой обезьяньеймордочкойизеленымиглазами,
сверкавшими в темноте, онподкрадывалсяисподтишка,безлампочки,щипал
товарища до крови ивыкидывалвсевозможныезлыешутки.