Пошоссенессярезкий
северный ветер. Когда делегаты прибыли, было два часа.
Сперва слуга попросил их подождать и запер дверьунихпередносом.
Затем он вернулся, провел рабочих в гостинуюиподнялшторы.Покомнате
разлился слабый дневной свет, смягченныйкружевнымизанавесями.Смущенные
углекопы остались одни и не решались сесть.Онинаделисуконныекостюмы,
чисто выбрились, пригладили рыжеватые волосы,закрутилиусы-всеимели
весьма опрятный вид. Искоса поглядываянаобстановку,онимяливруках
картузы. Здесь было смешение всех стилей в модном антикварном вкусе:кресла
эпохи ГенрихаII,стульявстилеЛюдовикаXV,итальянскийшкафXVII
столетия, испанская конторка XV века; на камине, вкачествеламбрекена,-
покров с алтаря, бахрома старинных церковных облачений на портьерах.Старое
золото, блеклые тона старых шелков - все это роскошное убранство,словнов
часовне,внушалочувствопочтенияинекоторыйстрах.Пушистаяшерсть
восточных ковров мешала им ступать. Особенно поражала их равномерная теплота
духового отопления, которая охватывала тело: по дороге у нихобмерзлищеки
от ледяного ветра. Прошло минут пять. Эта богатая, уютнаякомнатастесняла
их все больше.
Наконец появился г-н Энбо. Его сюртук был застегнутнавсепуговицы,
по-военному,авпетлицекрасоваласьстрогаяорденскаяленточка.Он
заговорил первый,
- А, вот и вы!..Бунтуете,кажется...-Онспохватилсяидобавил
холодно и вежливо: - Садитесь, я рад буду с вами поговорить.
Углекопы оглянулись, ища, где присесть. Некоторые набрались храбрости и
сели; другие, оробев при виде шелковой обивки, предпочли стоять.
Наступило молчание. Г-н Энбо подвинул свое креслоккаминуибыстро
пересчитал шахтеров, стараясь запомнить их лица. Он увидел Пьеррона, который
держался в последнем ряду; затем остановил взгляд на Этьене, сидевшемпрямо
перед ним.
- Итак, - спросил он, - что скажете?
Он ждал, что заговорит Этьен, но,когдавыступилМаэ,былдотого
поражен, что не удержался и воскликнул:
- Как? Вы,хорошийрабочий,всегдатакойрассудительный,одиниз
старейших вМонсу?Ивсявашасемьяработалавшахтахссамогоих
открытия!.. Эх, нехорошо! Жаль, жаль, что вы во главе недовольных!
Маэ слушал, опустив глаза. Затем он начал говорить, голос его дрожал, и
сперва он говорил невнятно:
- Господин директор, товарищи потому ивыбралименя,чтоячеловек
спокойный и худого за мною ничегонет.Этоидоказываетвам,чтодело
затеяли не буяны,несорви-головы,которымтолькобыбеспорядоккакой
учинить. Мы хотим лишь справедливости; мы не можем больше умирать сголоду;
кажется, пора бы уж договориться, чтобы у нас, по крайности,хлебнасущный
был.
Речь его сталауверенней.Онподнялглазаипродолжал,глядяна
директора:
- Вы уже знаете, что мы не можем согласиться с вашей новойсистемой...
Нас обвиняют, что мы плохо делаем крепления. Правда, мынетратимнаэту
работу столько времени, сколько надо. Но если б мы это делали, то выручка за
день стала бы еще меньше. Мы и так едва можем прокормить себя, атогдабыл
бы уж совсем конец, зарез всем вашимрабочим.Платитенамбольше,имы
станем лучше крепить, будем тратить на креплениестольковремени,сколько
полагается, а не толькодобыватьуголь-единственное,чтонассейчас
кормит. Иначе ничего нельзя поделать: чтобы работа была выполнена,надоза
нее платить... А вы что придумали? Такое, чего мы и понять-то неможем!Вы
снижаете плату за вагонетку ихотитеудовлетворитьнастем,чтобудете
платить особо за крепление. - Даже если б это было правильно, -мыбывсе
равно оказались в накладе: на крепление пошло бы чуть не все время.Нонас
возмущаетто,чтовсеэтонесправедливо.Компаниянасничемне
удовлетворяет, а просто кладет себе в карман подвасантимасвагонетки,
больше ничего!
- Да, да, это правда, - заговорилиостальныеделегаты,заметив,что
Энбо сделал резкое движение, как бы желая перебить Маэ.
Впрочем, Маэ не дал директору произнестинизвука.Онразошелся,и
слова нашлись сами собой. Временами он с изумлением прислушивался ксебе-
как будто слова были не его, а кого-то другого! Все это накипелоунегов
груди, он и сам не знал, откуда что берется, так много накопилось на сердце.
Старый забойщик говорил о всеобщей нищете,отяжелойработе,оскотском
житье, о женах идетях,которымнечегоесть.Онупомянулоничтожных
заработкахзапоследнеевремя,осмехотворныхдвухнедельныхполучках,
урезанных штрафами и вычетами за простой, о том, сколько послевсегоэтого
оставалосьнадолюсемьи,ослезахдомашних.НеужелиКомпанияхочет
окончательно погубить рабочих?
- И вот, - закончил Маэ, - пришли мы к вам, господин директор, ихотим
сказать, что раз уж нам все равно погибать, так мы предпочитаем гибнуть,не
надрывая себя, по крайности, на работе... Мы ушли сшахтивернемсятуда
лишь в том случае, если Компания согласится на наши условия. Компания желает
снизить плату за вагонетку и особо оплачиватьработупокреплению.Амы
хотим, чтобы все оставалось так, как было, и хотим еще, чтобы нам платили за
вагонетку на пять сантимов больше... Теперь ваш черед показать, стоите ли вы
за справедливость и за труд.
Раздались голоса шахтеров:
- Правильно... Он сказал все, что мы думаем... Мы толькохотим,чтобы
все было по справедливости.
Остальные одобрительно покачивали головой,неговорянислова.Они
забыли о роскошной комнате, о золотеитканях,омножестветаинственных
старинных вещей; они даже не ощущали под ногами ковра, который топтали своей
тяжелой обувью.