Этьеншел,опустив
голову; беспросветная грусть овладела им. То был уже не гнев наШаваля,не
жалость к бедной, обиженной девушке. Грубая сцена стушевалась и исчезла;он
снова стал думать о всех страдающих, об ужасающей нужде. Онвиделмысленно
поселок, где нет хлеба, видел женщин, детей, которымнечегоестьвечером,
весь голодный люд, изнемогающий в борьбе. В этот жуткий сумеречный час в нем
пробудилось сомнение, которое временами овладевало им; более чем когда-либо,
оно мучило Этьена.Какаястрашнаяответственностьлежитнанемтяжким
бременем! Вести лиэтихлюдейдальше,убеждаяихбытьстойкимиине
сдаваться теперь, когда больше нет ни денег,никредита?Ичемвсеэто
кончится, если не придет откуда-нибудь помощь, если голодсломитмужество?
Внезапно перед ним встало видение гибельного конца: умирающие дети, матери в
слезах, а мужчины, бледные, истощенные, снова спускаются в шахты. Этьенвсе
шел и шел, спотыкаясь о камни; он испытывал невыносимую боль при мысли,что
Компания окажется сильнее и что он будет причиной несчастья товарищей.
Подняв голову, Этьен увидал передсобоюВоре.Мрачнаямассазданий
сгрудиласьвнаступающихсумерках.Пустынныйучасток,окруженный
неподвижными тенями построек, казался уголком покинутой крепости. С техпор
как подъемная машина остановилась, жизнь как будто покинула это место. В тот
поздний час все было мертво - ни фонаря, низвука:самоепыхтениенасоса
походило на слабый хрип, доносившийся неведомо откуда; вся шахта замерла.
Этьен смотрел на копи,исердцеегоучащеннобилось.Да,рабочие
голодают, но и миллионы Компании уходят. Почему именно она должнаоказаться
сильнейшей в этой борьбе труда и капитала? Во всяком случае,победадорого
ей обойдется. Потери будут подсчитаны позднее. Этьенаохватилбоевойпыл,
бешеное желание во что бы то ни стало покончить навеки снищетой,хотябы
даже ценою жизни. Пусть лучшевесьпоселокпогибнетразом,чемумирать
медленной смертью от голода и несправедливости. Он вспомнил все, чточитал,
хотя это было плохо усвоено им; смутно припоминалисьрассказыотом,как
народы самоотверженно жгли свои города, чтобы задержать движение неприятеля;
как матери спасали своих детей от рабства,раздробляяимголовыокамни
мостовой, а мужчины предпочитали умереть от истощения,толькобынеесть
хлеб тиранов. ВсеэтовоодушевлялоЭтьена,пламеннаярадостьпобеждала
мрачную скорбь, сомнения исчезали,ионужестыдилсятрусости,которой
временно поддался. К нему вернулась прежняяуверенность,авместеснею
снова появилась окрылявшая егогордость;егорадовалосознание,чтоон
главарь, что ему подчиняются вплоть до самопожертвования. Онещерадостнее
мечтал о своей мощи и о своем конечном торжестве; воображениеужерисовало
ему картину, исполненную величия и простоты: его отказ от власти, которую он
передает народу, став его повелителем.
Этьен очнулся и вздрогнул: он услыхал голос Маэ, который рассказывало
своем удачном улове.
Емупосчастливилосьвыудитьпревосходнуюфорельи
продать ее за три франка. Теперь у них будет что поесть. ЭтьенсказалМаэ,
чтобы тот шел в поселок, и пообещал скоровернуться,асамотправилсяв
"Авантаж"; дождавшись, пока ушел посетитель, он твердо заявилРаснеру,что
напишет Плюшару,чтобытотнемедленноприезжал.Онокончательнорешил
устроить частное собрание; он был уверен в победе, если всеуглекопыМонсу
примкнут к Интернационалу.
IV
Собрание было назначено на четверг в двачасадняувдовыДезирв
помещении "Весельчака". Вдова не зналапределовсвоемугневуиз-завсех
бедствий, какие приходится выносить ее детям-углекопам; особеннонедовольна
была она с тех пор, как ее заведение пустовало. Ни в одну,забастовкулюди
не пили меньше, чем теперь; даже завзятыепьяницы,итесидел"домаиз
боязни преступить запрет. И в Монсу, где в ярмарочные дни всегда былополно
народа, стало совершенно тихо; широкая улица тянулась мрачно и тоскливо.Не
лилось пиво со стоек и из утроб; канавки пересохли. На улицевозлекабачка
"Казимир" и кофейни "Прогресс" стояли, только хозяйки этих заведений, -они
побледнели и тревожно поглядывали на дорогу. ВсамомМонсупустоваливсе
кабачки подряд, начиная с "Ланфана" и дальше - "Очаг", "Винныйпогребок"и
"Сорвиголова"; лишь в кофейне "Святой Элоа", где обычно собирались штейгеры,
выпивалось несколько кружек в день. Пустовал даже "Вулкан", и девицысидели
без дела: не находилось любителей, хотя ввидутяжелоговремениценабыла
понижена с десяти су на пять. Весь край охватила непритворная скорбь.
- Черт возьми! - воскликнула вдова Дезир, хлопнув себя по бедрам. - Это
все жандармы виноваты! Пусть меня сажают в тюрьму, если угодно, но ужяим
насолю!
Для нее власти, хозяева воплощались в лице жандармов, -этимпозорным
наименованием она клеймила всех врагов народавообще.Ионасвосторгом
согласилась удовлетворить просьбу Этьена: ее дом куслугамуглекопов,она
безвозмездно предоставит им бальный зал и сама разошлет приглашения, как это
требуется законом.Еслижебудетоказанопротиводействие-темхуже!
Познакомятся с ее глоткой! На следующий день молодой человекпринесейна
подпись около пятидесяти писем, которые были размножены в поселке грамотными
соседями. Письма разослали по шахтам, адресовав их делегатам и верным людям.
Выработали и порядок дня: обсуждение вопросаопродолжениизабастовки.В
действительности же ожидали Плюшара, рассчитывая наегоречь,результатом
которой должно было оказаться массовое вступление рабочих в Интернационал.
В четверг с утраЭтьенаохватилобеспокойство.Плюшар,егобывший
начальник, прислал ему депешу с обещанием прибыть в среду вечером,амежду
тем его все не было. Что же могло случиться? Этьен был в отчаянии,чтоему
не придется посоветоваться с Плюшаром до собрания. Ужевдевятьчасовон
отправился в Монсу, сообразив, что механик может направиться прямо туда,не
задерживаясь в Воре.