Ужевдевятьчасовон
отправился в Монсу, сообразив, что механик может направиться прямо туда,не
задерживаясь в Воре.
- Нет, я не видала вашего приятеля, - объявила вдова Дезир.-Новсе
готово, взгляните-ка.
И она повела Этьена в бальный зал. Убранство осталось тоже:гирлянды
под потолком, скрепленные посредине венком избумажныхцветов,настенах
золоченые таблицы из картона сименамисвятых.Тольковместобудкидля
музыкантов в углу был поставлен стол и три стула, а наискось отнихрядами
расставлены скамьи.
- Отлично, - сказал Этьен.
- И знайте, - продолжала вдова, - что здесь вы можете чувствовать себя,
как дома. Горланьте сколько вам угодно... Если явятся жандармы, импридется
иметь дело со мною.
Несмотря на свою тревогу, Этьен не мог удержаться от улыбки,глядяна
эту дебелую женщину с пышной грудью не в обхват; поэтому-то, говорили, к ней
и ходят теперь из шести любовников по двое каждую ночь.
В эту минуту Эгьен с удивлением увидел входившихРаснераиСуварина.
Вдова удалилась, и они остались втроем в огромном пустом зале.
- Как! Вы уже здесь? - воскликнул Этьен.
Суварин работал ночью вВоре,таккакмашинистынеучаствовалив
забастовке; он пришел просто из любопытства. Раснер, казалось, уже несколько
дней был не в духе; добродушная улыбка сошла с его упитанного лица.
- Плюшар не приехал, я очень беспокоюсь, - проговорил Этьен.
- Не удивляюсь, я больше и не жду его, -процедилкабатчик,глядяв
сторону.
- Почему?
Тогда Раснер решился. Он посмотрел Этьену прямо в глаза и смело сказал:
- Если уж хочешь знать, я тоже написал ему и просил его не приезжать...
Да, да, я считаю, что мы сами должны улаживать наши дела, а не обращатьсяк
посторонним.
Этьен был вне себя; он дрожал от гнева и,глядявупорнаРаснера,
запинаясь, повторял:
- Ты это сделал! Ты это сделал!
- Ну да, я это сделал! Ты знаешь, как я доверяюПлюшару!Он-умная
голова, надежный парень, на негоможноположиться.Анавашиидеимне
наплевать! Ни до политики, ни до правительствамненетникакогодела!Я
хочу, чтобы с шахтерами лучше обращались. Ядвадцатьлетпроработалтам,
внизу, и столько горя увидел за все это время, что дал себесловоулучшить
долю бедняг, которые все еще обливаются потом взабоях;выжесосвоими
историями ничего не добьетесь, это я наверняка знаю. Наоборот:высделаете
так, что жизнь рабочих станет еще горше... Когда голод опятьпогонитихв
шахту, с ними будут обращаться хуже прежнего. Компанияещерассчитаетсяс
ними дубиной, словно сбеглымпсом,которогозагоняютвконуру...Вот
этого-то я и не хочу допустить, понимаешь?
Он стоял перед Этьеном, крепко держась на толстых ногах, выпятив живот,
и говорил все громче и громче. Вся его рассудительность и терпение сказались
в этих ясных, размеренных словах; он говорил без малейшей запинки.
Вся его рассудительность и терпение сказались
в этих ясных, размеренных словах; он говорил без малейшей запинки. Ну, разве
это не безумие?Ктоповерит,будтоможноодниммахомпеределатьмир,
посадить рабочих на место хозяевиразделитьденьгипоровну,какделят
яблоко? Да понадобятся тысячелетия на то, чтобы это моглоосуществиться.И
пусть его оставят в покое с такими небылицами!Когданехочешьрасшибить
себе нос, то самое разумное - идти прямымпутем,требоватьтакихреформ,
которые возможны; короче говоря, пользоваться всяким случаем для того, чтобы
улучшить долю рабочего люда. Так и теперь: лучше всего постаратьсясклонить
Компанию на более приемлемые условия; а если упорствовать без конца, товсе
пойдет к черту и люди подохнут с голоду.
Этьен не перебивал его: от возмущения он не мог произнести ни слова.
- Черт возьми! - закричал он наконец. - Да что у тебя,кровьвжилах
или вода?
Еще минута - ионударилбыРаснера.Чтобыустоятьпротивэтого
искушения, он стал расхаживать по залу,срываясвоюзлобунаскамьях-
опрокидывая попадавшиеся ему под ноги.
- Затворите по крайней мере дверь, - заметил Суварин.-Совсемник
чему, чтобы вас слышали.
И он сам захлопнул дверь, а затем спокойно уселся за столом. Он скрутил
папиросу и мягким, проницательным взором поглядел на обоих; на губах унего
играла тонкая усмешка.
- Если ты будешь сердиться, это ни к чему не приведет, -наставительно
продолжал Раснер. - Я сперва думал, что ты парень разумный. Ты оченьхорошо
сделал,посоветовавимдержатьсяспокойно,невыходить,издому;ты
воспользовался своим влиянием для того, чтобы поддержать порядок. Теперьже
ты завариваешь кашу!
Этьен все шагал взад и вперед между скамьями. Подходя ккабатчику,он
всякий раз хватал его за плечи, тряс и кричал прямо в лицо:
- Да ведь я и впредь хочу спокойствия, черт побери! Да, язаставилих
подчиниться дисциплине! Да, я и сейчас советую им держать себя тихо! Но я не
желаю, чтобы нас дурачили!.. Твое счастье, что ты так хладнокровен. А у меня
иной раз голова идет кругом.
Это было с его стороны признанием. Он готов был смеяться над всем,что
рисовало емупылкоевоображениеновообращенного,надсвоимисмиренными
мечтами о граде, где скоро воцарится справедливостьмеждулюдьми-братьями.
Нечего сказать, хорошее средство - сидеть сложа руки и смотреть, как люди до
конца дней своихбудутгрызтьсямеждусобой,словноволки.Нет!Надо
бороться,иначенесправедливостьбудетпребыватьвечно,абогачине
перестанут высасывать кровь из бедняков. И оннемогсебепростить,что
сказал однажды, будто при решении социальных вопросов политику надо оставить
в стороне; это было глупо с его стороны. Но тогда он еще ничего не знал, а с
тех пор много читал и многому научился.Мысльегосозрела,унегодаже
выработалась своя система. Он только не умел изложить ее: получалось путано,
всетеориисмешалисьвегопонятии,дажете,которыеонотвергал.