.. Наконец мне удалось нанятьлошадь.Ясовершенноохрип,-вы
слышите, какой у меня голос. Но это ничего, я все равно буду говорить.Черт
возьми! Членские билеты забыл! Хороши бы мы были!
Он вернулся к повозке, которую возница уже собирался ставить в сарай, и
достал из чемодана небольшуюшкатулкучерногодерева,которуювзялпод
мышку.
Этьен,сияя,шелзаним,апораженныйРаснердаженерешался
поздороваться. Но Плюшар сам подошел к нему, пожал емурукуиперекинулся
несколькими словами насчет письма: что за нелепая мысль, почему неустроить
собрания? Всегда надо устраивать собрания,когдаестьвозможность!Вдова
Дезир предложила ему подкрепиться и выпить, но Плюшар отказался. Ни к чему -
он и так будет говорить. Но только он очень торопится, потому чтоквечеру
рассчитывает уже быть в Жуазели, где ему надо договориться с Легуже.Ивсе
гурьбой направились в зал. Маэ и Левак опоздалиивошлиследомзаними.
Дверь заперли на ключ, чтобы никто непомешал.Насмешникисталидовольно
громко потешаться надэтим;ЗахариякрикнулсвоемуприятелюМуке,что
почтеннейшее собрание, верно, намерено произвести на свет ребенка.
На скамьях разместилось человек сто шахтеров;всеждали;воздухбыл
спертый, в зале сохранился запах последнего танцевального вечера. Раздавался
шепот;покавновьприбывшиезанималисвободныеместа,всенаних
оборачивались. Приезжий изЛилляпривлекалвсеобщеевнимание.Неприятно
поражало то, что на нем черный сюртук.
Тотчас началось собрание. Этьен предложил избрать президиум. Он называл
кандидатов, а присутствующие поднимали руки в знаксогласия.Председателем
был избран Плюшар, а Маэ исамЭтьен-членамипрезидиума.Задвигались
стулья: президиум занялместа;хватилисьпредседателя,-оказалось,он
наклонился, чтобы поставить под стол шкатулку,скоторойнерасставался.
Поднявшись, он слегка постучал кулаком по столу, выждал,когдаводворилась
тишина, и начал охрипшим голосом:
- Граждане...
В эту минуту отворилась боковая дверь, и ему пришлось замолчать:вдова
Дезир обошла кругом, через кухню, и принесла на подносе шесть кружек пива.
- Продолжайте, пожалуйста, - тихо проговорила она.-Когдаговоришь,
всегда хочется промочить горло.
Маэ взял у нее поднос. Плюшар мог продолжать. Онобъявил,чтовесьма
тронутприемом,которыйоказалиемурабочиеизМонсу,извинилсяза
опоздание, сославшись на усталость и хрипоту.Затемонпредоставилслово
гражданину Раснеру, который желал выступить.
Раснер уже стоял у стола, возле подноса спивнымикружками.Кафедрой
ему служил стул, повернутый спинкой к публике. Раснер, казалось,былочень
взволнован; он откашлялся и потом громко начал:
- Товарищи!..
На рабочих обычно производила большое впечатление легкость, с какойон
произносил речи; он мог говорить часами,сохраняявсетожедобродушное
выражение лица и нимало не утомляясь.
При этом он никогда не жестикулировал,
а стоял как вкопанный и улыбался;онсовершеннозавораживалих,оглушая
потоками слов; и кончилось тем, что всекричаликакодин:"Да,да,это
верно, ты прав!" Но тут он с первых же слов ощутилглухоесопротивлениеи
поэтомутщательнообдумывалсвоислова.Онкасалсятольковопросао
продолжении забастовкиивыжидалявногоодобрения,стемчтобыпотом
обрушитьсянаИнтернационал.Идтинауступки,подчинитьсятребованиям
Компании, конечно, нельзя - это вопрос чести; но сколько горя впереди! Какое
страшное будущее ожидает рабочих, если им придется бастовать еще дольше!И,
не высказываясьоткрытозапрекращениезабастовки,Раснерстаралсяих
обескуражить: он рисовал картины того, как люди в поселках умирают с голода,
и спрашивал,накакуюподдержкурас>считываютсторонникизабастовки?
Двое-трое друзей пытались высказать одобрение словам Раснера, но большинство
было раздражено и встретило их ледяным молчанием: ясностало,чтоемуне
сочувствуют. Тогда, отчаявшись убедить шахтеров, Раснер пришелвяростьи
началпророчитьимвсяческиебеды,еслионидадутсебяодурачить
подстрекателям со стороны. Две трети присутствующих возмущенноподнялисьс
мест и хотели заставить его замолчать, так как он оскорбляет их, обращаясь с
ними, точно с неразумными детьми.Онжепилпивоглотокзаглоткоми
продолжал свою речь даже при общем шуме; он неистово кричал,чтохотелбы
посмотреть, кто это посмеет помешать ему исполнить свой долг!
Плюшар встал. За неимением колокольчика, он постучал кулаком постолу,
повторяя хриплым голосом:
- Граждане... граждане...
Наконец ему удалось водворить относительное спокойствие. После краткого
совещания собрание постановилолишитьРаснераслова.Делегатыотшахт,
имевшие объяснение с директором, воздействовали на рабочих, которые были вне
себя от голода и от бродивших в умах новых идей. Все было решено заранее.
- Тебе-то наплевать на все, у тебя есть чем кормиться! -рычалЛевак,
грозя Раснеру кулаком.
Этьен перегнулся заспинойпредседателяистаралсяуспокоитьМаэ,
который побагровел от гнева, слушая лицемерную речь кабатчика.
- Граждане, - сказал Плюшар, - разрешите мне взять слово.
Он заговорил; водворилось глубокое молчание. Его голос звучал тяжелои
глухо,ноунеговыработаласьособаяпривычка,-хрипотанеизменно
сопровождала все его выступления. Мало-помалу Плюшар стал повышать голос,в
немслышалисьпатетическиенотки.Онширокоразвелрукамиимерно
покачивался всем корпусом в такт словам. Искусная речь егобылапохожана
проповедь; заканчивая фразу, он всякий раз понижал голос, словно в церкви, и
этот монотонный полушепот действовал убеждающе.
Он говорил овеличиииблагодетельномзначенииИнтернационала.