Не успели они выйти, как отскочилзасов,икомиссарочутился
лицом к лицу с хозяйкой, грудь и живот которой явились последней баррикадой.
- Многого вы добились тем, что все у меня поломали! - сказала вдова.-
Видите - никого нет!
Комиссар,человекмедлительныйинелюбившийникакихосложнений,
попросту пригрозил ей, что посадит в тюрьму. Затем он отправилсясоставлять
протокол; четверо жандармов последовализаним,напутствуемыенасмешками
Захарии и Муке, которые были в восторгеотудачнойпроделкитоварищейи
нимало не боялись вооруженных полицейских.
Выйдявпереулок,Этьенбросилсябежатьвместесостальными,
по-прежнему держа шкатулку под мышкой. Он внезапновспомнилоПьерронеи
подумал: почему тот не явился на собрание? Маэсообщилемунабегу,что
Пьеррон захворал, и болезнь его пришласьвесьмакстати:этобылабоязнь
скомпрометировать себя вглазахадминистрации.ХотелиуговоритьПлюшара
остаться, но тот, не останавливаясь, ответил, что ему необходимототчасже
ехатьвЖуазель,гдеЛегужеожидаетегораспоряжений.Емупожелали
счастливого пути. Шахтеры, не замедляяхода,бежалипрямоподорогеиз
Монсу, запыхавшись и перекидываясь изредка отрывистыми словами. Этьен иМаэ
радостносмеялись.Теперьонибылиуверенывпобеде:кактолько
Интернационал вышлет пособие, Компаниясамастанетумолятьихвыйтина
работу. В этом приливе бодрости, в этом гулком топоте грубой обуви по камням
шоссе чувствовалось не тольковозрождениенадежды,ночто-тоещеиное,
что-то грозное и суровое, - ярость, котораядолжнабылаохватитьрабочие
селения и поднять всю округу.
V
Прошло еще две недели. Было начало января. Бесконечная равниназастыла
в морозном тумане. Положение ухудшалось, голод впоселкахвозрастал,ис
часу на час становилось все труднее. Присланных ИнтернационаломизЛондона
четырех тысяч франков едва хватило на три дня. Больше непоступалоничего.
Всебылиподавлены,огромнаянадежданеосуществилась.Накогоеще
рассчитывать, раз их покидают даже братья? Отрешенныеотвсегомира,они
чувствовали, что им суждено погибнуть в самый разгар зимы.
Во вторник в поселке Двухсот Сорока иссякли последние запасы.Этьени
делегаты выбивались из сил:онирассылалиподписныелистыпоокрестным
городам и даже в Париж, собирали пожертвования,устраивалисовещания.Все
эти усилия, однако, ни к чему неприводили;общественноемнение,вначале
взбудораженное, совершенно успокоилось, когдазабастовкапринялазатяжной
характеринепроизошлоникакихпотрясающихдрам.Отдельныхскудных
пожертвований едва хватало нато,чтобыподдержатьнаиболеенуждавшиеся
семьи. Другие жили тем, что закладывали платьеимало-помалураспродавали
свой домашний скарб.
Отдельныхскудных
пожертвований едва хватало нато,чтобыподдержатьнаиболеенуждавшиеся
семьи. Другие жили тем, что закладывали платьеимало-помалураспродавали
свой домашний скарб.Всеуходилокстарьевщикам-волосизматрацев,
кухонная посуда, даже мебель. Былодинкраткийпроблескнадежды:мелкие
торговцы Монсу, которых разоряла конкуренция Мегра,открыликредит,чтобы
отбить у него покупателей; и вот в течениецелойнеделибакалейнаялавка
Вердонка и две булочные - Карубля иСмельтена-ломилисьотнарода;но
припасы истощались, и наэтомтакжебылпоставленкрест.Длясудебных
приставовнаступилораздолье-долгибезмерноросли;яснобыло,что
углекопам предстоит ивпоследствииизныватьподихтяжестью.Нигдене
отпускали больше в кредит, продавать было нечего - не оставалось даже старой
кастрюли; хоть ложись в угол и подыхай, как паршивый пес.
Этьена не пугали никакие жертвы. Он давно отдал все,чтоемуудалось
скопить из жалованья, заложил в Маршьенне свойсуконныйсюртукихорошие
брюки и былсчастливтем,чтоблагодаряемусемействоМаэещемогло
кормиться. Оставались только сапоги, но их он берег, чтобы тверже стоятьна
ногах, как он говорил. Больше всего его удручало,чтозабастовканачалась
слишком рано, когда касса взаимопомощи не успела еще окрепнуть.Вэтомон
видел единственную причину беды; ведь рабочие, несомненно, одержали быверх
над хозяевами, если бы у них было отложено достаточно денег, чтобы выдержать
полосу безработицы. Он вспоминал Суварина, обвинявшего Компанию втом,что
она сама толкнула рабочих на забаставку с целью подорватькассунапервых
порах ее существования и не дать образоваться фонду.
Этьен не мог спокойно видеть поселка и несчастных людей, укоторыхне
было ни хлеба, ни топлива. Он предпочитал уходить и проводил днивдолгих,
утомительных блужданиях. Возвращаясь как-то вечеромдомой,Этьенпроходил
возле Рекийяра; тут он наткнулся на старуху, лежавшую без сознанияусамой
дороги; он поднял ееивэтомгновениезаметилзаизгородьюкакую-то
девушку.
- А, это ты! - проговорил он, узнав Мукетту. - Помоги-ка мне.Надоей
дать глоток чего-нибудь.
Мукетта, растроганная до слез, живо сбегала в лачугу, которуюотецее
соорудил среди развалин. Она тотчас вернулась с можжевеловой водкой и ломтем
хлеба. Водка привела старуху в чувство, и она, нислованеговоря,жадно
накинулась на хлеб. Это оказалась мать одного углекопа: она жилавпоселке
возле Куньи и ходила в Жуазель к своей сестре,чтобыумолитьееодолжить
хотя бы десять су; на обратном пути онаупалабезчувств.Поев,старуха
неверными шагами отправилась дальше.
Этьен остался на пустынном участке Рекийяра, ветхиестроениякоторого
утопали в густом кустарнике.
- Ну что ж, не зайдешь ли выпить стаканчик? - весело спросила Мукетта.