Ясно, Пьерроны услали старуху и заперли девчонку, чтобы одним
сожрать жаркое. Недаром говорят: когда женщина ведет развратнуюжизнь,это
приносит в дом счастье!
- Спокойной ночи! - сказала вдруг Маэ.
На дворе была уже ночь; луна в облакахслабоосвещалаземлю.Вместо
того, чтобы пройти снова садами, Маэ сделала крюк, - она была в отчаянии,и
у нее не хватало сил вернуться к себе. Все дома, казалось, вымерли,повсюду
был голод, все двери наглухо заперты. К чемустучаться?Издесьнуждаи
горе. Люди неделями ничего не ели; испарился даже запахлука,покоторому
далеко в полях можнобылопочуятьпоселок;теперьпахлотолькостарым
погребом, сыростьютрущоб,гдевсеживоезамерло.Прекратилосьвсякое
движение, не слышно было ни глухих рыданий, ни проклятий; тишина становилась
все более гнетущей, - близился тяжелый сон, когда изнуренные людизасыпают,
кое-как бросившись на постель, томимые кошмарами голода.
Проходя мимо церкви, она заметила, как впереди скользнула чья-тотень.
Окрыленная внезапной надеждой, она ускорила шаги;тобылкюреизМонсу,
аббат Жуар, который по воскресеньямслужилвпоселковойчасовнеобедню.
Очевидно, он возвращался из ризницы, где у него было какое-то дело.Оншел
торопливо, слегка сутулясь; лицоунегобыло,каквсегда,упитанноеи
добродушное - чувствовалось, что он хочет жить в мире и ладусовсеми.Он
отправился по своим делам ночью, видимо, для того, чтобы не компрометировать
себя, показываясь среди углекопов. Ходили слухи, что онполучилповышение.
Его даже видели со своим преемником, - то былхудощавыйкюресогненными
глазами.
- Господин кюре, господин кюре, - запинаясь, проговорилаМаэ.Нотот
пробормотал, не останавливаясь:
- Добрый вечер, добрый вечер, моя милая!
Маэ стояла у дверей своего дома. Ноги подкашивались у нее; она вошла.
Никто не пошевельнулся. Маэ по-прежнемусидел,насупившись,накраю
стола. Дед и дети расположились на скамье, прижавшись другкдругу,чтобы
хоть немногосогреться.Онинеобменялисьнисловом.Свечадогорала,
оставался лишь маленький огарок; скоро они будут лишены и света.КогдаМаэ
отворила дверь, дети обернулись; но, видя, что мать ничего не принесла,они
опять уставились в пол, глотая слезы, чтобы их не стали бранить. Маэтяжело
опустилась на свое место у тлеющегоочага.Еениочемнеспрашивали;
по-прежнему царило молчание. Все понялиитак,нестоилоутомлятьсебя
разговорами. Может быть, Этьен случайно добудет чего-нибудь? Но то былауже
последняя, слабая надежда; время шло, об этом перестали даже думать.
Наконец Этьен вернулся; он принес в тряпке десяток вареныхкартофелин,
которые уже успели остыть.
- Вот все, что мне удалось достать, - сказал он.
У Мукетты тоженеосталосьхлеба.КакЭтьенниотказывался,она
завернула ему в тряпку все, что у нее было на обед,ирасцеловалаегоот
всего сердца.
КакЭтьенниотказывался,она
завернула ему в тряпку все, что у нее было на обед,ирасцеловалаегоот
всего сердца.
- Благодарю вас, - проговорил Этьен, когда Маэ предложила ему порцию. -
Я уже поел.
Это была неправда. Он хмуро поглядывал, как детинабросилисьнаеду.
Отец и мать тоже старались брать поменьше, чтобы осталось детям;ностарик
жадно поглощал все. Пришлось отнять у него одну картофелину для Альзиры.
Затем Эгьен рассказал кое-какие новости; он узнал их вечером. Говорили,
что Правление, раздраженное упорствомбастующих,задумалорассчитатьтех
углекопов, которые замешаны в организациизабастовки.Видимо,онорешило
боротьсявоткрытую.Ходилещеодинслух,болеесерьезный:Компания
похвалялась, будто ей удалось убедить большуючастьрабочихспуститьсяв
шахты и будто в Победе и в Фетри-Кангеле завтра же все выйдутнаработув
полном составе, и даже в Мадлене и в Мирупокрайнеймеретретьсостава
приступит к работе.
Маэ были вне себя.
- Черт их побери! - воскликнул отец. -Еслитамзавелисьпредатели,
надо с ними расправиться!
Вскочив с места, он продолжал громким, негодующим голосом:
- Завтра вечером в лесу!.. Еслинамнедаютобсудитьнашеделов
"Весельчаке", то в лесу нас уж никто не тронет.
Крик этот разбудил старика Бессмертного, задремавшего после еды. То был
давний призыв на сходку, по которому углекопы вбылыевременасобирались,
чтобы дать отпор солдатам короля.
- Да, да, в Вандам! Если сбор назначен там, я тоже пойду!
Маэ с решимостью взмахнула кулаком.
- Мы все пойдем. Кончатся же когда-нибудь всеэтинесправедливостии
предательства!
Этьенрешилоповеститьвсепоселки,чтосходканазначаетсяна
завтрашний вечер. Но огонь в камине потух, как у Леваков, асвечавнезапно
погасла. Неоставалосьбольшениугля,никеросина;пришлосьощупью,
впотьмах ложиться спать; в доме было так холодно, что мороз подирал по коже.
Дети плакали.
VI
Жанлен поправился и начал ходить, но кости у него срослись неправильно,
и он хромал на обе ноги; ходил, переваливаясь, как утка, хотя бегал нехуже
прежнего, с ловкостью хищного, вороватого зверька.
В этот день,всумерки,Жанленсосвоиминеизменнымиспутниками,
Бебером и Лидией, устроил засаду по дороге в Рекийяр. Онирасположилисьна
пустыре за забором, против лавчонки, стоявшей на углупереулка,вкоторой
торговала подслеповатая старуха; у неебылотри-четыремешкачечевицыи
бобов, черных от пыли, а у двери виселастарая,сухаятреска,засиженная
мухами. Эта рыба и прельстила Жанлена,имальчиквсепоглядывалнанее
щелками глаз. Два раза уже подсылал он Бебера стащить рыбу.Новсякийраз
из-за поворота выходили люди.