Наконец он добрался до
нагрузочной и увидел, что огонек уходит дальше, в глубину галереи.Тридцать
лестниц - это составляло около двухсот десяти метров!
"Долго ли он будет еще водить меня? - подумал Этьен.-Он,очевидно,
пробирается в конюшню".
Но галерея слева,котораявелавконюшню,былазасыпанаобвалом.
Началось новое странствование,ещеболеетрудноеиопасное.Вспугнутые
летучие мыши носились во все стороны и затем повисалинасводах.Пришлось
ускорить шаг, чтобы не потерять огонекизвиду.Этьенпошелпотойже
галерее; но там, гдемальчишкапроскальзываллегко,словнозмея,Этьен
неизбежно оцарапывал себе кожу. Как все старые штольни,галереявследствие
непрестанного оседания почвы с каждым днем становилась всеуже,авиных
местах она была чутьпоширепожарногорукава;казалось,проходвот-вот
закроется.Поддавлениемпочвыкреплениеломалосьитрескалось;идти
становилось опасно:острияобломковторчали,словношпаги,загораживая
дорогу, - на них ежеминутно можно было наткнуться и сильно пораниться. Этьен
подвигался со всяческими предосторожностями, то на четвереньках, то ползком,
стараясь не потерять из виду тень Жанлена, мелькавшую где-то впереди.Вдруг
он почувствовал, как по всему его телу пробежала целая стая крыс, словноот
чего-то спасаясь.
- Скоро ли конец, черт возьми! - ворчал Этьен, задыхаясь отусталости;
он был весь разбит.
Но вот на расстоянии километра проход стал расширяться;вэтойчасти
штольня оказалась в удивительнойсохранности.Тобылконецгалереи,по
которой раньше откатывали вагонетки; она была высечена в каменномпластуи
походила на природный грот. Пришлось остановиться; Этьен издали увидел,что
мальчик укрепил свечу между двух камней и расположилсяудобноиспокойно,
как человек, вернувшийся к себе домойвотличномнастроении.Этотконец
галереи был превращен в настоящее, вполне оборудованное жилище. Наземлев
углу лежал ворох сена, представлявший собою мягкоеложе;изстарыхдосок
сооружено было нечто вроде стола, а на нем лежала всевозможная снедь:хлеб,
яблоки, бутылки можжевеловой водки, -настоящийразбойничийпритон,куда
неделями сносилась всякая добыча, даже совсем ненужныевещивродемылаи
ваксы; они были украдены, очевидно, просто из любви кискусству.Маленький
эгоист наслаждался всем этим награбленным добром в полном одиночестве.
- Да ты что, смеешься над людьми, что ли? -закричалЭтьен,успевший
перевести дух. - Ты уходишь сюда и пируешь, амытам,наверху,сголоду
дохнем!
Жанлен страшно перепугался и весь дрожал. Но, узнавЭтьена,онскоро
пришел в себя.
- Хочешь закусить со мной? - предложил он. - Кусок жареной трески, а?..
Сейчас будет готова.
Оказывается, он притащил с собою треску и теперь принялсясоскабливать
с нее мушиные следы отличным новым ножиком, - это был один из технебольших
ножей-кинжаловскостянойрукояткой,накоторойобычновырезывалась
какая-нибудь надпись.
На ноже было всего одно слово: "Любовь".
- Славный у тебя нож, - заметил Этьен.
- Это подарок Лидии, - ответилЖанлен,умалчиваяотом,чтоЛидия
украла ножик по его же приказу уразносчикавМонсу,торговавшеговозле
винного погребка "Сорви-голова".
Продолжая скрести рыбу, он с гордостью добавил:
- Тут у меня недурно, правда?.. Потеплее, чем наверху, и пахнет гораздо
лучше!
Этьен присел; ему было любопытно, что расскажетЖанлен.Гневулегся;
его интересовал этот маленькийнегодяй,такойхрабрыйипредприимчивый,
несмотря на свои порочные наклонности.Всамомделе,вэтойноребыло
хорошо: не слишком жарко, температура ровная, невзираянинакакоевремя
года, - тепло, как в бале; а наверху свирепствовали декабрьскиеморозы,от
которых страдали бедняки. В старых галереях уже не бывает вредоносных газов,
рудничный газ улетучился, ощущался толькозапахстарогодерева-легкий
запах эфира, а к нему, казалось,примешивалсяпряныйароматгвоздики.У
бревен был занятный вид; бледно-желтые, как мрамор, они затянулись беловатой
мшистой растительностью, словно тончайшими кружевами, и, казалось, стоялив
пышном одеянии из шелка с жемчугом; многие сплошь обросли грибами. Пролетали
белые бабочки и мухи, ползали снежно-белые пауки - целое население, лишенное
окраски, никогда не знавшее солнца.
- А ты не боишься? - опросил Этьен.
Жанлен удивленно посмотрел на него:
- Чего бояться? Я ведь тут один.
Тем временем треска была совсем очищена. Набравщепок,Жанленразвел
небольшой огонь, разгреб уголья и поджарил рыбу. Затемонразрезалломоть
хлеба на две части. Это было очень соленое,новеликолепноеугощениедля
здоровых желудков.
Этьен взял свою порцию.
- Теперь я не удивляюсь, что ты толстеешь, тогдакакмывсехудеем.
Знаешь, ведь это свинство - так наедаться!.. О других ты разве не думаешь?
- Вот еще! А почему другие так глупы?
- Да, ты, пожалуй, умно делаешь, что прячешься; если бы отец узнал, что
ты занимаешься воровством, он бы тебе задал.
- А разве буржуи у нас не воруют? Ты сам сколько раз это говорил. Когда
я стибрил хлеб у Мегра, я, конечно, взял только то, что он нам же должен.
Молодой человек замолчал: рот у него был набит, да он и не нашелсябы,
что ответить. Он молча смотрел на этого выродка, большеротого, зеленоглазого
и лопоухого. Смутное сознание и хитрость дикаря мало-помалу возвратили его в
первобытное, звероподобное состояние. Шахта создала его; она жеидоконала
его, переломав ему ноги.
- Ну, а Лидия? - продолжал расспрашивать Этьен. -Тыеетожеводишь
иногда сюда?
Жанлен презрительно рассмеялся.
- Девчонку-то? Ну, нет!.. Женщины все выбалтывают.
И он продолжал смеяться, полный безмерного презрения к Лидии иБеберу.
Ему никогда еще не приходилось видеть подобных олухов. При мысли о том,что
они принимают все его вранье за чистую монету и отправляются домой с пустыми
руками, тогда как он сидит себе в тепле и ест в своеудовольствие,-как,
например, эту треску, - Жанлен помирал от смеха.