И Лиза начинала рассуждать об обязанностях жены и мужа
весьма разумно и добропорядочно, чем приводила в восторг Кеню. Онуверял,
что и сам придерживаетсясовершеннотехжевзглядов.АвзглядыЛизы
заключались в том, что вседолжнытрудиться,чтобыесть;всяксвоему
счастью кузнец; поощряя лень, мы сеем зло; словом,ежелинасветеесть
несчастные, то да будет этонаукойбездельникам.Этимсовершенноявно
выносился приговор пьянству и легендарному тунеядству старикаМаккара.В
Лизе помимо ее сознания говорил голос Маккаров: она сама была лишь детищем
Маккаров, но детищем благопристойным,рассудительным,логичнымвсвоих
стремлениях к довольству, усвоившим ту истину, что какпостелешь,таки
выспишься. Помыслам о мягкой постельке в жизни онаиотдавалавсесвое
время. Сшестилетонасоглашаласьсмирносидетьнасвоемдетском
стульчике при условии, что вечером ее вознаградятзапослушаниесладким
пирогом.
Служа у колбасника Граделя, Лиза продолжала жить спокойной, размеренной
жизнью, освещая ее своими ослепительными улыбками. Она не случайно приняла
предложение старика; она сумела сделать его своим покровителем,и,может
статься, чутье, присущее людям удачливым,подсказалоей,чтовтемной
лавочке на улице Пируэт ее ждет прочноебудущее,окакомонамечтала:
жизнь, полная здоровыхрадостей,инеутомительнаяработа,каждыйчас
которой вознаграждает себя с лихвой.Онатакжеспокойноизаботливо
наводила порядок на своем прилавке, как ходила прежде за вдовойдиректора
почты. Вскоре безукоризненная чистота Лизиных передников вошла в поговорку
у жителейквартала.ДядюшкаГрадельбылтакдоволенсвоейкрасивой
продавщицей, что иногда, перевязывая бечевкой колбасы, говорил Кеню:
- Если бы мне не стукнулошестьдесят,я,честноеслово,свалялбы
дурака и женился бы на ней... Для торговли, мальчик мой, такаяженщина-
все равно что наличные деньги.
Кеню усердно поддакивал. Однако он искренне расхохотался,когдасосед
однажды заподозрил его в том, что он влюблен в Лизу. Он незналлюбовных
мук.ОнисЛизойбыливсамыхприятельскихотношениях.Вечером,
отправляясьспать,онивместеподнималисьнаверхполестнице.Лиза
занимала каморку рядом с чуланом, где помещался Кеню, онавсюееубрала
кисейными занавесками, и комнаткасталасовсемсветленькой.Обычнона
лестничной площадке они останавливались, чтобы немножко поболтать, стоя со
свечой в руках и отпирая ключом свои комнаты.Затемзакрывализасобой
дверь, дружески говоря:
- Покойной ночи, мадемуазель Лиза!
- Покойной ночи, господин Кеню!
Кенюложилсявпостель,слушая,какхлопочетзастенойЛиза.
Перегородка была настолько тонка, что он мог угадать все еедвижения.Он
думал: "Ага! Она задергивает оконные занавески. А что бы это ей вздумалось
делать перед комодом? Ага! Села и снимает туфли.
Он
думал: "Ага! Она задергивает оконные занавески. А что бы это ей вздумалось
делать перед комодом? Ага! Села и снимает туфли. Вот те на!Она,ей-богу
же, задула огонь! Теперь бай-бай!" А услышав, как скрипит под ней кровать,
он со смехом шептал: "Ну и ну!ПробарышнюЛизунескажешь,чтоона
легковесная". Его забавляла эта мысль; но, засыпая, он думал об окороках и
ломтях свежепросольной свинины, которые ему надо завтра приготовить.
Так продолжалось год, и это не вызывало ни краскинащекахЛизы,ни
смущения в Кеню. Утром, в разгар работы, когда девушка приходила на кухню,
их руки встречались при разделке мяса. Иногда она емупомогала,держав
своих пухлых пальчиках свиную кишку, которую он шпиговал мясом и кусочками
сала. Иногда они поочередно пробовалинакончикязыкасыройфаршдля
сосисок, чтобы проверить, хорошолионприправлен.Лизабыладельной
советчицей, она знала рецепты южных блюд, которые он с успехом испробовал.
Нередко, когдаонастоялазаегоплечом,заглядываявкотелки,он
чувствовал, как ее тяжелая грудь касается его спины. Лиза подавала емуто
ложку, то блюдо. Жаркий огонь печки румянил их щеки. Но ни за что на свете
Кеню не бросил бы мешать жирное месиво, которое густело на плите; а онас
полной серьезностью обсуждала, достаточно ли уварилось мясо. Послеобеда,
когда лавкапустела,оничасамиспокойноразговаривали.Онасидела,
немного откинувшись, у себя за прилавком и спокойно, размеренно вязала. Он
усаживался на колоду для рубки мяса и болтал ногами,стучакаблукамипо
дубовому чурбаку. Они отлично ладили друг сдругом;говорилиобовсем:
чаще всего о делах кулинарных, потом о дядюшке Граделе и еще - особытиях
в их квартале. Лиза рассказывала ему, точноребенку,сказки:оназнала
прелестные сказки, всякие предания, полные чудес,вкоторыхдействовала
уйма агнцев и ангелочков; рассказывала Лиза певучим голосом, с присущей ей
серьезностью. Если заходила покупательница,Лиза,чтобыневставатьс
места,просилаКенюподатьбанкулярдаиликоробкусулитками.В
одиннадцать часов оба поднимались наверх спать, - неторопливо, так жекак
накануне. Затем, затворяя за собой дверь, невозмутимо говорили:
- Спокойной ночи, мадемуазель Лиза!
- Спокойной ночи, господин Кеню!
Однажды утром, когдадядюшкаГрадельготовилзаливное,егохватил
апоплексический удар. Он упал ничком прямо на стол для разделки мяса. Лиза
не потеряла своего обычного хладнокровия.Сказав,чтонельзяоставлять
мертвеца посреди кухни, она велела унестиегоподальшевкаморку,где
дядюшка спал. Затем придумала вместе с подручными Граделя целую историюо
его смерти: дядюшка обязан был помереть насвоейкровати,иначежители
квартала станут брезговать их лавкой и можнопотерятьпокупателей.Кеню
помог перенести покойника; он совсем ошалел и очень удивлялся,чтослезы
не идут из глаз. Попозже они с Лизой все-такипоплакаливдвоем.Кенюи
Флоран были единственными наследниками Граделя. Кумушки на соседних улицах
приписывали старику большое состояние.