В голове его, казалось, царила совершенная пустота, ионне
вполне отдавал себе отчет в том, где находится. В начале сентября по утрам
уже бывает совсемтемно.РядыфонарейвокругФлоранаубегаливдаль,
обрываясь во тьме. Он находился на краю широкой улицы, которуюсейчасне
узнавал. Она уходила куда-то оченьдалеко,вглубокуюночь.Аонне
различал ничего, кроме овощей, которые сторожил. За ними, вдольмостовой,
наплывали друг на друга неясные очертания каких-тогромоздкихпредметов.
Посреди шоссе вставали крупные мутно-серые контуры повозок, загораживающих
улицу, и из конца в конец доносилось дыхание, -шумноедыханиевереницы
невидимых замглойлошадейвупряжках.Перекликающиесяголоса,стук
деревянных частей или звон упавшей на камни мостовой железной цепи, глухой
шорохссыпаемыховощей,затихающеегромыханьеповозки,осаживаемой
вплотную к тротуару, - всенаполнялоещесонныйвоздухтихимропотом
чьего-то напоенного звуками мощногопробуждения,близостькоторогоуже
ощущалась в этомтрепетномсумраке.Обернувшись,Флоранобнаружилза
своимикочанамикапустычеловека,плотнозакутанного,словно
запакованного, в плащ; он храпел, уронив головунакорзинусосливами.
Немного поближе, слеваотсебя,Флоранзаметилмальчикалетдесяти,
дремавшего с ангельской улыбкой на устах вложбинкемеждудвумягорами
цикория.Ипо-настоящемубодрствовалинатротуарелишьфонари,они
раскачивались в чьих-то невидимых руках, озаряя прикаждомсвоемброске
людей и овощи, которые, смешавшись в кучу, спали здесь в ожиданииприхода
дня. Но особенно поразили Флорана гигантские павильоны пообеимсторонам
улицы: их крыши, высясь одна над другой, казалось, все росли,ширилисьи
тонули в светящемся облакеогней.ВзамутненномсознанииФлоранаони
представлялисьвереницейчертогов,огромныхиправильных,
кристально-воздушных, на фасадах которых зажигались тысячи огненных полос,
- то был непрерывный, бесконечный ряд освещенныхрешетчатыхставен.Эти
узкие желтые поперечины образовывали между тонкими гранями столбов лесенки
света,которыетянулисьдотемнойлиниинижнихкровель,одолевали
нагромождение верхних крыш, прокладывая втолщезданийажурныекаркасы
огромных залов, где под желтымиотблескамигазамелькалибеспорядочные
груды еле различимых, серых,неподвижныхпредметов.Флоранотвернулся,
раздраженныйтем,чтонезнает,гденаходится,взбудораженныйэтим
исполинским и зыбким виденьем; когда же он снова поднял глаза,тоувидел
светящийсяциферблатсв.Евстафияисеруюгромадуцеркви.Этоего
чрезвычайно удивило. Он был у перекрестка св.Евстафия.
Тем временем вернулась г-жа Франсуа. Онасердитовозражалакакому-то
человеку с мешком на спине, который хотел купить у нее морковьпоодному
су за пучок:
- Помилуйте, Лакайль, надо же меру знать.
Онасердитовозражалакакому-то
человеку с мешком на спине, который хотел купить у нее морковьпоодному
су за пучок:
- Помилуйте, Лакайль, надо же меру знать... Вы продаете ее парижанам по
четыре, по пять су, - не спорьте, пожалуйста...Подвасуотдам,если
желаете.
А когда человек смешкомвсе-такиушел,онасказала,обращаяськ
Флорану:
- Право же, люди думают, что все этосамособойрастетназемле...
Пусть поищет морковь по одному су, пьяница он этакий...Увидите,онеще
вернется.
Затем, усевшись рядом с Флораном, спросила:
- Послушайте, ведь если вы давно не были в Париже, вы, верно, не знаете
и нового Центрального рынка? Уж летпять,какеговыстроили...Видите
павильон, что подле нас? Это павильон фруктов и цветов; немного подальше -
рыба, птица, а позади - овощной ряд, масло, сыр... С этой стороны -шесть
павильонов; затемподругуюсторону,напротив,-ещечетыре:мясо,
требушина, птичий ряд... Вот какая махина, да только зимойздесьсобачий
холод. Говорят, будто построят еще два павильона,-снесутдомавокруг
Хлебного рынка. Ну как, приходилось вам все это видеть?
- Нет, - ответил Флоран, - я был за границей... Аэтабольшаяулица,
что перед нами, как называется?
- Это новая улица, улица Новый мост, она начинается от Сеныивыходит
сюда, к улицам Монмартр и Монторгей... Будь сейчассветло,выбысразу
освоились.
Она встала, заметив, что над ее репой наклонилась какая-то женщина.
- Это вы, матушка Шантмес? - ласково спросила она.
Флоран смотрел на убегающую вниз улицу Монторгей. Именно здесь, вночь
на 4 декабря, его схватили полицейские. Он шел по бульвару Монмартр,часа
в два, медленно шагая в гуще толпы, и улыбался тому, что Елисейский дворец
выстроил на улицах солдат, дабы народ наконецпринялсвоеправительство
всерьез, как вдруг солдаты стали стрелять вупоризанесколькоминут
очистили тротуары. Сбитый с ног ФлоранупалнауглуулицыВивьен;он
больше ничего не сознавал,обезумевшаятолпапронесласьпоеготелу,
обуянная неистовым страхом перед раздавшимися выстрелами. Когда вокруг все
смолкло и Флоран опомнился,онпопыталсявстать.Нанемлежалотело
молодой женщины в розовой шляпке; соскользнувшая с ееплечшальоткрыла
мелко плоеную шемизетку. Повыше груди шемизетку пробили двепули;Флоран
осторожно отодвинул тело молодой женщины, чтобы высвободить своиноги,и
тогда из дырок в шемизетке хлынула кровьдвумяструйкамипрямоемуна
руки. Он вскочил и без памяти бросился прочь, потеряв шляпу; рукиунего
были в крови. До вечера он бессмысленно слонялсяпогороду,непрестанно
видя перед собой молодую женщину,лежащуюнаегоколенях,еезалитое
бледностьюлицо,еебольшие,широкораскрытыеголубыеглаза,
страдальческую складку у губ, казалось с изумлением спрашивающих:умерла?
здесь? и так быстро? Флоран был застенчив;втридцатьлетоннесмел
посмотреть в лицо женщине, а это лицо врезалось в сердце навеки.