Словно он
потерял жену. Вечером, еще не опомнившись от страшных картин этого дня, он
неожиданно для себя попал в кабачок на улице Монторгей, где какие-толюди
за стаканом вина сговаривались строить баррикады. Он пошел за ними,помог
выломать камни из мостовой и, устав отблужданийпоулицам,уселсяна
баррикаде, мысленно повторяя, что, если придут солдаты, он будетдраться.
При нем не было даже ножа; шляпу он так и не нашел. Часам к одиннадцати он
заснул; во сне он виделдвекруглыхдырочкинабелой,мелкоплоеной
шемизетке, глядевшие на него, словноглаза,залитыеслезамиикровью.
Вдруг он проснулся: его крепкодержаличетверополицейских;онистали
избивать Флорана, не жалея кулаков. Люди, строившие баррикаду, убежали.А
полицейские, заметив на руках Флорана кровь, пришли в ярость и чуть его не
задушили. Это была кровь той молодой женщины.
Погруженныйввоспоминания,Флоранмашинальноподнялглазана
светящийся циферблат св.Евстафия, но даже не увидел стрелок.
Было около четырех часов утра. Рынок все еще спал.Г-жаФрансуастоя
препиралась с матушкой Шантмес поповодуценыпучкарепы.ТутФлоран
вспомнил, что его чуть не расстреляли здесь, у стеныцерквисв.Евстафия.
Как раз наэтомместепуливзводажандармовраздробиличерепапяти
несчастным, захваченнымубаррикадыблизулицыГренета.Пятьтрупов
валялись на тротуаретам,гдесегоднялежит,кажется,грударозовой
редиски.Флоранизбежалрасстрела,потомучтосопровождавшиеего
полицейскиебылитолькоприсаблях.Егопрепроводиливближайший
полицейскийучасток,оставивначальникуучасткаклочокбумажкисо
следующей нацарапанной карандашом строчкой:"Арестовансокровавленными
руками. Весьма опасен". До утра его таскали из одногоучасткавдругой.
Клочок бумажки сопутствовал ему всюду. На него надели наручники,следили,
как за буйнопомешанным. В участке на улице Ленжери пьяныесолдатырешили
его расстрелять; они уже собрались с ним расправиться, когда пришел приказ
доставить арестованных в дом заключения при полицейской префектуре.Через
день он попал в каземат форта Бисетр. С этихпорегонепокидалимуки
голода; он узнал его в каземате, и отныне голод был снимнеразлучен.В
это глубокое подземельесогналиоколостачеловек,онисгрудилисьв
духоте, с жадностью поедая жалкие куски хлеба, которые им бросали,словно
зверям в клетке. Когда Флоран предстал перед своим следователем, без каких
бы то ни было свидетелей, без защитника, ему предъявили обвинениевтом,
что он член некоего тайногообщества;когдажеонпоклялся,чтоэто
неправда, следователь вынул из его дела клочок бумажки,накоторомбыло
нацарапано карандашом: "Арестован с окровавленными руками. Весьма опасен".
Этого оказалось достаточно. Его приговорили к ссылке. Спустя шесть недель,
уже в январе, его разбудил ночью тюремный надзирательизаперводворе
вместе с другими заключенными - их было свыше четырехсот.
Его приговорили к ссылке. Спустя шесть недель,
уже в январе, его разбудил ночью тюремный надзирательизаперводворе
вместе с другими заключенными - их было свыше четырехсот. Черезчасэтот
первый арестантский этап былнаправленвплавучуютюрьмуидальшев
ссылку,закованныйвручныекандалыисопровождаемыйдвумярядами
жандармов с заряженными ружьями.ОниперешличерезАустерлицкиймост,
миновали линию бульваров и добрались до Гаврскоговокзала.Былавеселая
карнавальная ночь; окна ресторанов на бульварах сияли огнями; подлеулицы
Вивьен, в том самом месте, гдеемустехпорвсегдавиделасьубитая
незнакомка, чей образ он унес с собой, Флоранзаметилвглубинекареты
женщин в полумасках, с обнаженными плечами, услышал смеющиеся голоса; дамы
сердились, что проезд закрыт, и брезгливо отворачивались от"каторжников,
которым, право же, конца нет". По дороге от Парижа до Гавра заключенные не
получили ни куска хлеба,нистаканаводы:имзабыливыдатьнакануне
отъезда их паек. Они поели только через тридцатьшестьчасов,когдаих
запихнули в трюм фрегата "Канада".
Да, голод был с ним неразлучен. Флоран перебирал свои воспоминания и не
припомнил ни одного часа, когда бы ему не хотелось есть. Он высох, желудок
его сузился, от Флорана остались только кожа дакости.Ивотонвновь
видитПариж-откормленный,великолепный,заваленныйпищейв
предрассветном мраке; он въехал в этот город на ложе из овощей; он метался
здесь среди неизведанных дебрей жратвы,котораякишелавокруг,которая
искушала его. Итак, веселая ночь карнаваладлиласьсемьлет!Онснова
виделпередсобойсияющиеокнанабульварах,хохочущихженщин,
город-чревоугодник, покинутый в ту далекую январскую ночь; и ему казалось,
что все это разрослось, расцвело пышным цветом в грандиозности рынка,чье
исполинское дыхание, затрудненное от непереваренной вчерашней пищи, он уже
различал.
Матушка Шантмес решилась купить двенадцать пучков репы. Она собралаих
в передник на животе, отчего ее округлый стан еще большеокруглился;так
она и стояла, продолжая что-то говорить своим тягучим голосом.Когдаона
ушла, г-жа Франсуа, снова усевшись рядом с Флораном, сказала:
- Бедная матушка Шантмес, ей ведь не меньше семидесяти двух. Я была еще
девчонкой, а она уже покупала репу у моего отца. И притом ни душиродных,
только какая-то шлюшка, которую она подобрала невестьгдеикотораяее
изводит... Вот так онаиперебивается,торгуетпомелочам,покаеще
зарабатывает свои сорок су в день...Ужя-тонемоглабыцелыйдень
торчать на тротуаре в этом чертовом Париже.Былабыунеехотьродня
какая-нибудь.
Флоран не отзывался; она спросила:
- У вас, наверное, семья в Париже?
Он как будто не расслышал вопроса. В нем проснулось недоверие. Голова у
него была полна рассказов о полиции, о шпиках,подстерегающихнакаждом
углу, о женщинах, которые выдают тайны, выведанные у бедных,преследуемых
людей.