Заложив руки в карманы и посвистывая, Клодрассказывалосвоейвеликой
страсти к этому половодью съестного, что каждое утро наводняет самый центр
Парижа. Ночи напролет бродил Клодпоплитамэтихтротуаров,мечтаяо
колоссальных натюрмортах, о необычайных полотнах. Клод даженачалписать
такую картину, для чего заставил позироватьсвоегоприятеляМайоранаи
дрянчужку Кадину; но даетсяэтонелегко,потомучтовсеэтослишком
прекрасно: и треклятые овощи, и фрукты, ирыба,имясо!Флоранслушал
восторженные излияния художника, хотя у него подводиложивототголода.
Очевидно, Клод не додумался, что красота эта съедобна. Он любил еетолько
за краски. Вдруг он замолк, привычнымдвижениемзатянулпотужедлинный
красный кушак, которыйносилподсвоимзеленоватымпальто,илукаво
добавил:
- Ну, а затем я здесь завтракаю, правда, вприглядку,ноэтовсе-таки
лучше, чем ничего. Зато,ежелиявчеразабылпообедать,яинойраз
назавтра объедаюсь до несварения желудка,глядя,каксюдадоставляются
всякие вкусные вещи. И в такое утро я с еще большей нежностьюотношуськ
моимовощам...Нет,послушайте,дочегожегнусно,дочегоже
несправедливо, что все это жрут прохвосты буржуа!
Он рассказал, каким роскошнымужиномоднаждыегоугостилуБарата
приятель, которому повезло; они ели устрицы,рыбу,дичь.НоБаратбыл
хорошвсвоевремя;теперьвеськарнавальныйблескпрежнегорынка
Дез-Инносан давно обратился в прах; на смену ему пришел Центральный рынок,
чугунный колосс, - новый, такой своеобразный город.Чтобыниговорили
дураки - здесь целиком выражена наша эпоха. Флоран уже пересталпонимать,
что именно осуждает Клод: живописность ли старого рынка или хороший стол в
ресторане Барата. Затем Клод начал поносить романтизм: этигрудыкапусты
он предпочитает ветоши средневековья. В заключение он призналсвойофорт
улицы Пируэт актом малодушия; надо сровнять сземлейстарыехарчевнии
выстроить новые, современные дома.
- Ну вот, - сказал он,остановившись,-взгляните-катуда,натот
уголок тротуара. Разве это не готовая картина, куда более человечная,чем
все их треклятые, худосочные полотна?
Сейчас вдоль всей галереи стояли женщины, продававшиекофеисуп.В
уголкетротуара,вокругторговкикапустнымсупом,собраласьтолпа
покупателей. Из жестяного луженого ведра с кипящейпохлебкойвалилпар;
оно стояло на низенькой печурке, сквозь отверстия которой тускло светились
тлеющие угли. Женщина, вооруженная уполовником,разливаласупвжелтые
чашки, добавляякнимтонкиеломтикихлебаизкорзинки,выстланной
полотенцем.Здесьможнобылоувидетьиоченьопрятныхторговок,и
огородников в блузах, и грязного грузчика в пальто, засалившемся от снеди,
которую он таскал на своих плечах, и оборванных бедняков; их пригналсюда
утренний голод со всего рынка, и ониели,обжигаясь,вытягиваягубыв
трубочку, чтобы некапнулонаподбородок.
Восхищенныйхудожникщурил
глаза, ища тот угол зрения, под которым он мог бы хорошо скомпоноватьвсю
картину целиком. Однакочертовсупблагоухалумопомрачительно.Флоран
отворачивал голову, смущенный видом полных до краев чашек;едокихлебали
из них безмолвно, озираясь по сторонам, как пугливыеживотные.Когдаже
торговка налила супу новому покупателю и пар, вырвавшись из миски,ударил
Клоду прямо в лицо, Клод и сам заколебался.
Он затянул кушак, улыбаясь и досадуя на себя;затемзашагалсноваи
вполголоса сказал Флорану, намекая на пунш, которым угостил их Александр:
- Забавно! Вы, должнобыть,исамизамечали,чтовсегданайдется
охотник угостить вас вином,авотохотникаугоститьобедомнигдене
сыщешь.
Светало. Видневшиеся за улицей Коссонри дома Севастопольскогобульвара
были совсем черными; а надчеткойлиниейшиферныхкрышвысокийкупол
главной галереи врезался в бледную голубизну неба, как сияющийполумесяц.
Клод, нагнувшись, заглядывал в забранные решеткой люкиукраятротуара;
они открывались в глубокие подвалы, где мерцали огоньки газа; сейчасКлод
выпрямился и стал смотреть вверх, словно искал кого-то там, между высокими
столбами, на синеющих у кромки светлого неба крышах. Наконец он какбудто
нашел что-то, остановив взгляд на одной из узких железных лестниц, которые
соединяют кровли двух этажей, давая возможность ходитьпокрыше.Флоран
спросил Клода, что он там видит.
- Ну и бес же этот Майоран, - пробормотал Клод, не отвечая на вопрос. -
Забрался, наверное, в сточный желоб на крыше, еслитольконеночевалв
подвале, в птичнике... Он мне нужен для этюда.
И он рассказал, что его приятель Майоран-найденыш,егообнаружила
однажды утром какая-то торговка в груде капусты, и росоннаулицебез
призору. Когда же его попробовали отдать вшколу,онзаболел;пришлось
вернуть мальчика домой, на рынок. Майоран знал самые глухие егозакоулки,
любил их преданной сыновней любовью,жилвэтойчугуннойчащежизнью
проворной белки. Он да эта дрянчужка Кадина - парочкахотькуда;Кадину
как-товечеромподобраламатушкаШантмеснауглустарогорынка
Дез-Инносан. Внешность у этого дуралея - уМайорана-великолепная:он
весь золотисто-розовый -точь-в-точьрубенсовскаямодель,срыжеватым
пушком, сквозь который сквозит свет;адевчонка-маленькая,лукавая,
тоненькая, с презабавной мордочкой, выглядывающей из-под спутанныхчерных
кудряшек.
Продолжая разговаривать, Клод ускорил шаг. Онпривелсвоегоспутника
сновакперекресткусв.Евстафия.Флоранповалилсянаскамьювозле
омнибусной станции - ноги у него опять подкашивались. Свежело. Вдали,над
улицейРамбюто,розовыеотблескизарирасписывалиподмрамор
молочно-белесое небо, рассеченное ввышинеогромнымисерымитрещинами.
Зарябыланапоенатакимидушистымизапахами,чтоФлоранунамиг
почудилось, будто он в настоящей деревне, накаком-топригорке.