Кассасообщаласьсдругой
комнатой, заваленной зеленымипапками,гдедесятокслужащихпроверяли
накладные. Дальше был еще отдел - столрасчетов;здесьшестеромолодых
людей, склонясь над черными конторками, заваленнымимножествомреестров,
подытоживаливедомостипроданныхтоваровивычислялипроценты,
причитающиеся продавцам. Учет этот, возникший совсем недавно, былещене
вполне налажен.
Муре и Бурдонкль прошли через кассу и отдел контроля. При появленииих
в расчетном отделе молодые конторщики, весело точившие лясы, вздрогнули от
неожиданности. Муре, ни единым словом невыказавсвоегонеудовольствия,
стал объяснять систему премий, которыеонрешилвыплачиватьзакаждую
ошибку, обнаруженную в чеках. Когда Муревышел,всеслужащие,забыво
шутках, словно пришпоренные, лихорадочно принялисьзаработувнадежде
обнаружить ошибку.
Спустившись этажом ниже, в магазин, Муре направился прямо к кассе N_10,
где Альбер Ломм в ожидании покупательниц полировал себе ногти. Вмагазине
стали открыто поговаривать о "династии Ломмов", с тех пор как г-жаОрели,
заведующая отделом готового платья,устроиласвоегомужанадолжность
главного кассира, а потом добилась, чтобы одну из кассрозничнойпродажи
поручили ее сыну, долговязому юноше, бледному иразвратному,которыйне
мог удержаться ни на одной службе идоставлялматеринемалохлопот.В
присутствии молодого человека Муре, однако, почувствовал себя неловко:он
считал,чтонеследуеткомпрометироватьсебя,выступаявкачестве
жандарма; как в силу своей натуры, так и потактическимсоображениямон
предпочиталявлятьсявролиблагосклонногобожества.Ионтихонько
подтолкнул локтем Бурдонкля,блюстителяпорядка:налагатькарыобычно
поручалось ему.
- ГосподинАльбер,-строгосказалБурдонкль,-вчеравыопять
перепутали адрес, и покупку не удалось доставить надом.Этосовершенно
недопустимо.
Кассир стал оправдываться и призвал всвидетелирассыльного,который
завертывал покупку. Этот рассыльный, по имени Жозеф, такжепринадлежалк
династии Ломмов: он был молочным братом Альбера и получил местоблагодаря
тойжег-жеОрели.Кассирхотел,чтобыЖозефсвалилвинуна
покупательницу, но тот замялся, теребя бородку, непомерно удлинявшую его и
без того длинное рябое лицо: совесть бывшегосолдатабороласьвнемс
признательностью к покровителям.
- Оставьте Жозефа в покое, - вспылилнаконецБурдонкль.-Ивообще
поменьше возражайте... Счастье ваше, что мы так ценимбезупречнуюработу
вашей матушки!
В этот момент подбежал старикЛомм.Изегокассы,расположеннойу
двери, была видна касса сына, находившаяся в отделе перчаток. У совершенно
седого, отяжелевшего от сидячей жизни Ломма было дряблое, невзрачное лицо,
как бы потускневшее от блеска денег, которые оннепрерывносчитал.
У совершенно
седого, отяжелевшего от сидячей жизни Ломма было дряблое, невзрачное лицо,
как бы потускневшее от блеска денег, которые оннепрерывносчитал.Одна
рука у него была ампутирована, но это ничуть немешалоемуработать,и
иной раз служащие из любопытства ходили даже смотреть,каконпроверяет
выручку, - до того быстро скользилиассигнацииимонетывеголевой,
единственной руке. Он был сыном сборщика налогов в Шабли, а в Париж попал,
нанявшисьвеститорговыекнигиунекоегокоммерсантавПорт-о-Вен.
Поселившись на улице Кювье,онженилсянадочерисвоегопривратника,
мелкого портного, эльзасца; и с этого дня он оказался в подчинении у жены,
перед коммерческими способностями которой искренне преклонялся.Она,как
заведующая отделом готового платья, зарабатывалаболеедвенадцатитысяч
франков,втовремякаконполучалтолькопятьтысячположенного
жалованья. Его почтение кжене,приносившейвхозяйствотакиесуммы,
распространилось и на сына, как на ее создание.
- Что случилось? - забеспокоился он. - Альбер в чем-нибудь провинился?
Тогда на сцену, как всегда, выступил Муре в роли доброгопринца.Если
Бурдонкльнагонялстраху,тоМурезаботилсяпреждевсегоосвоей
популярности.
- Пустяки, дорогой Ломм, - сказалон,-вашАльбервертопрах,ему
следовало бы брать пример с вас.
Чтобы переменить тему разговора и показать себя сещеболеевыгодной
стороны, он спросил:
- А как прошел вчерашний концерт? У вас было хорошее место?
На бледных щеках старого кассиравыступилрумянец.Музыкабылаего
единственнойслабостью,тайнымпороком,которыйонудовлетворялв
одиночестве, бегая по театрам, концертам, репетициям; сам он, несмотряна
ампутированнуюруку,игралнавалторне,пользуясьдляэтогоимже
изобретенной системой щипчиков. Но его женаненавиделашум;поэтомуон
окутывал инструмент сукном и по вечерам доводил себя до экстаза странными,
глухими звуками, которые ему удавалось изнегоизвлекать.Вмузыкеон
обрел себе прибежище от неурядиц семейной жизни. Кроме музыки и кассы,он
не ведал других увлечений, если не считать преклонения перед женой.
- Место былоотличное,-ответилон,иглазаегозаблестели.-
Благодарю за внимание, господин Муре.
Октав Муре любил ублажать чужиестрасти;поэтомуонотдавалиногда
Ломмубилеты,навязанныеемудамами-благотворительницами.Итутон
окончательно покорил кассира, воскликнув:
- Да, Бетховен! Моцарт!.. Какие гении!
И, не ожидая ответа, онотошелкБурдонклю,которыйужесобирался
начать обход магазина. В центральном зале, представлявшем собою внутренний
двор под стеклянной крышей,помещалсяотделшелков.МуреиБурдонкль
отправились сначала на галерею, тянувшуюся вдоль улицы Нев-Сент-Огюстени
из конца в конец занятую бельем.