Обвинение против него держалось на показаниях двух подозрительных субъектов депутатов Фрея и Карвана, бывших активистов компартии, перешедших в ряды Национал-социалистской немецкой рабочей партии. Они заявили под присягой, что видели, как Торглер в день пожара входил в рейхстаг вместе с ван дер Люббе. Судье эти свидетельства показались заслуживающими доверия. Гораздо больший интерес представляли трое других обвиняемых. Это были болгары, арестованные при весьма странных обстоятельствах. Некий Гельмер, официант ресторана "Байернгоф", что на Потсдамерштрассе, увидел в газетах фотографию ван дер Люббе. Он также прочел объявление, обещавшее 20 тыс. марок тому, кто сможет помочь в розыске его сообщников. Гельмер вспомнил, что видел ранее ван дер Люббе в своем ресторане, куда он заходил с тремя незнакомцами, выглядевшими, конечно, как "большевики". То обстоятельство, что "Байернгоф" был рестораном достаточно высокого класса, чтобы бродяг вроде ван дер Люббе не пускали далее порога, было проигнорировано. Полиция устроила засаду в "Байернгофе" и 9 марта арестовала там трех его завсегдатаев. У двоих оказались паспорта, не вызывавшие на первый взгляд сомнений, а у третьего документов не было. По паспортам первые двое числились как доктор Гейдигер и Панев. Полиции потребовалось лишь несколько минут, чтобы установить, что эти документы фальшивые. Тогда все трое признались, что они являются гражданами Болгарии, и дали свои настоящие имена: Благой Попов, Васил Танев и Георгий Димитров.
Димитров! Как только о его задержании узнали в штаб-квартире гестапо, радости ее сотрудников не было конца. Еще бы! Димитров являлся руководителем коминтерновского подполья в Западной Европе и был уже осужден в Болгарии: первый раз на 20 лет тюремного заключения и второй раз на 12 лет. Двое его товарищей были также осуждены за свою политическую деятельность на 12 лет каждый. Они бежали из Болгарии, нашли себе убежище в России, где пробыли достаточно долго, и только что прибыли в Германию, пытаясь отсюда нелегально пробраться в Болгарию. Они утверждали, что никогда не видели ван дер Люббе, а Торглер известен им лишь по фамилии. Как только распространилось известие об их аресте, сбежались десятки свидетелей. Все они уверяли, что видели троих болгар в компании ван дер Люббе и Торглера в ресторане, на улице, в рейхстаге, когда они таскали ящики, что-то высматривали в холле рейхстага и в других самых немыслимых местах. Димитров воспринял эти утверждения с полным спокойствием. Ему нетрудно было доказать, что в день пожара он находился в Мюнхене.
Таковы были люди, сидевшие на скамье подсудимых, и таковы были улики, справедливые в отношении ван дер Люббе и беспочвенные в том, что касалось четырех других.
Процесс привлек внимание широкой публики. В зале находились 120 журналистов почти всех стран, за исключением советских, не допущенных в помещение суда. Гитлер возлагал большие надежды на "суровый" приговор, который должен был дать новую пищу для антикоммунистической пропаганды.
Незадолго до Лейпцигского процесса дело разбиралось в другом суде. Немецкие эмигранты, нашедшие себе убежище во Франции, в Голландии, в Англии, а некоторые и в Соединенных Штатах, подняли на ноги мировую общественность. Они сами провели расследование, собрали свидетельства, опубликовали фотографии и документы, проливающие свет на ту истину, о которой догадывался каждый: рейхстаг был подожжен самими нацистами ради того, чтобы престарелый Гинденбург согласился подписать законы о введении чрезвычайного положения и чтобы найти оправдание начавшимся репрессиям.
В Париже сложилась чрезвычайно активная группа, в работе которой приняли участие Андре и Клара Мальро, Жан Гюенно, итальянец Кьяромонте.
Двое немецких писателей-коммунистов - Вилли Мюнценберг и Густав Реглер опубликовали на многих языках "Коричневую книгу", получившую широкое распространение. Подлинный смысл событий становился достоянием гласности.
В начале сентября один из антифашистских комитетов образовал в Лондоне Международную комиссию по расследованию, которая решила провести заранее слушание дела о поджоге рейхстага. В работе комиссии, проходившей под председательством крупного лондонского адвоката, советника Двора Ее Величества Дениса Ноуэлла Притта, приняли участие французские, английские, американские, бельгийские, швейцарские общественные деятели, и в частности Гастои Бержери, г-жа Моро Джиафери, г-жа Анри Торрес, Артур Хейс, Вермелен. Место прокурора в ходе этого процесса занимал сэр Стаффорд Криппс, изложивший все известные факты и пояснивший, что данная имитация судебного разбирательства не имеет подлинной юридической силы и служит лишь тому, чтобы выяснить истину, которой определенные обстоятельства мешают выявиться в самой Германии.
К моменту завершения работы комиссии с полной определенностью выяснилось, что, хотя ван дер Люббе и являлся одним из поджигателей рейхстага, он мог быть лишь орудием в чьих-то руках. В чьих же? На этот вопрос комиссия ответила определенно: в руках нацистов, и в особенности Геринга, который таким образом становился главным обвиняемым. 11 сентября г-жа Моро Джиафери, получившая к этому времени массу писем, содержавших угрозы по ее адресу, громогласно заявила: "Нет в мире ни такого суда, ни такого правопорядка, которые, даже будучи настроены негативно в отношении обвиняемых, смогли бы хоть на миг допустить обоснованность всех этих смехотворных доказательств. Да, но теперь надо спасать лицо тому, кто выходит на сцену из-за спины этих людей, которых решено погубить. Теперь речь идет о спасении того, кто уже осужден всеми честными людьми, Геринга..."
"Кто был в Берлине 27 феврали вечером, имея в своем распоряжении ключи от рейхстага?
Кто направлял действия полиции?
Кто контролировал режим полицейского надзора и мог его усилить или снять совсем?
Кто имел ключи от подземных переходов, через которые поджигатели проникли в здание рейхстага?
Этот человек не кто иной, как Геринг, министр внутренних дел Пруссии и председатель рейхстага!"
Итак, спасти лицо... Это была фраза, брошенная г-жой Моро Джиафери, и это было как раз то, чем занимался суд в Лейпциге. Здесь среди обвинителей царила паника, и они сами лишь пытались защититься от яростных нападок разъяренного Димитрова; остальные четверо не доставляли им хлопот. Ван дер Люббе неизменно находился в состоянии мрачного отупения и на все вопросы дал лишь несколько односложных ответов. А Танев и Попов не знали ни одного слова по-немецки. Ход судебных заседаний определял Димитров. Именно он стал обвинителем. И его обвинения были настолько точны, что 17 октября доктор Вернер, государственный обвинитель, был вынужден принять решение, ошеломившее присутствующих. Он взял ту самую "Коричневую книгу", которую опубликовали эмигранты, и стал страница за страницей пытаться опровергнуть содержащиеся в ней обвинения, утверждая, что речь идет о клеветнических измышлениях!
Таким образом, обвинители стали обвиняемыми и на всем протяжении дальнейших судебных заседаний пытались лишь оправдаться.
В суд для дачи показаний были вызваны лица, имена которых в Германии произносили только шепотом: руководитель штурмовых отрядов Силезии Гейне, префект полиции Бреслау граф Хеллендорф, руководивший берлинскими штурмовиками в момент пожара, префект полиции Потсдама, штурмовик Шульц и, наконец, сам Геринг!
Гизевиус оставил красочное описание появления Геринга перед судом. Этот популярный Герман обычно разыгрывал на публике одну из излюбленных им ролей "ближайшего соратника", "национального героя" и т.д.