Его гвардейцы, совершавшие обход,
-- казалось, он расхохочется мне в лицо, --былипринуждены задержать этих
нарушителей ночногопокоя.Тысячачертей!Вызнаете,чтоэтозначит?
Арестовать мушкетеров!Вы были в этой компании...да,вы, не отпирайтесь,
вас опознали,и кардинал назвал ваши имена.Я виноват, виноват, ведь я сам
подбираюсебе людей. Вотхотябы вы, Арамис: зачемвы выпросилиуменя
мушкетерскийкамзол,когда вам так клицу была сутана? Ну а вы, Портос...
вам такаяроскошная золотая перевязь нужна, должно быть,чтобы повесить на
ней соломенную шпагу? А Атос... Я не вижу Атоса. Где он?
-- Сударь, -- с грустью произнес Арамис, -- он болен, очень болен.
-- Болен? Очень болен, говорите вы? А чем он болен?
-- Опасаются,чтоу негооспа,сударь, -- сказалПортос,стремясь
вставить исвоеслово.--Весьма печальная история:этаболезньможет
изуродовать его лицо.
-- Оспа?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете, Портос! Болеть
оспой в его возрасте! Нет, нет!.. Он, должнобыть, ранен... или убит... Ах,
если б я могзнать!.. Тысяча чертей!Господа мушкетеры,я не желаю, чтобы
моилюдишаталисьпоподозрительным местам, затевалиссоры на улицахи
пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю в конце концов, чтобы мои
люди служили посмешищем для гвардейцев господина кардинала! Эти гвардейцы --
спокойные ребята, порядочные, ловкие.Их не за что арестовывать, да,кроме
того, они и не дали бысебяарестовать. Я в этом уверен!Они предпочли бы
умереть на месте, чем отступить хоть нашаг.Спасаться, бежать, удирать --
на это способны только королевские мушкетеры!
Портос и Арамис дрожали от ярости. Ониготовы были бы задушить г-на де
Тревиля, если бы в глубине души не чувствовали,что только горячая любовь к
ним заставляет его так говорить. Они постукивали каблуками о ковер, до крови
кусали губы и изо всех сил сжимали эфесы шпаг.
В приемной слышали, что вызывали Атоса, Портоса и Арамиса, и поголосу
г-на де Тревиля угадали,что он сильно разгневан.Десяток голов, терзаемых
любопытством, прижался к двери в стремлении не упуститьни слова, и лица их
бледнелиотярости, тогда как уши, прильнувшие к скважине, неупускали ни
звука, а уста повторялиодно за другим оскорбительные слова капитана, делая
их достояниемвсехприсутствующих. В одномгновениевесьдом, от дверей
кабинета и до самого подъезда, превратился в кипящий котел.
-- Воткак!Королевские мушкетеры позволяют гвардейцам кардинала себя
арестовывать!--продолжалг-ндеТревиль,вглубинедушинеменее
разъяренный,чем егосолдаты, отчеканивая слова и, словноударыкинжала,
вонзая их вгрудьсвоих слушателей. -- Вот как! Шесть гвардейцев кардинала
арестовываютшестерыхмушкетеровего величества! Тысячачертей! Я принял
решение. Прямо отсюда яотправляюсь в Лувр и подаюв отставку, отказываюсь
от званиякапитана мушкетеров короляипрошуназначитьменя лейтенантом
гвардейцев кардинала.
Прямо отсюда яотправляюсь в Лувр и подаюв отставку, отказываюсь
от званиякапитана мушкетеров короляипрошуназначитьменя лейтенантом
гвардейцев кардинала. А если мне откажут, тысяча чертей, я сделаюсь аббатом!
Приэтихсловах ропот за стеной превратился в бурю. Всюду раздавались
проклятия и богохульства. Возгласы:
"Тысяча чертей!","Бог и все егоангелы!", "Смерть и преисподняя!" --
повисли ввоздухе.Д'Артаньян глазами искал, нет ли какой-нибудь портьеры,
за которой он мог бы укрыться, и ощущал непреодолимое желание забратьсяпод
стол.
-- Таквот,господинкапитан!-- воскликнул Портос,потеряв всякое
самообладание. -- Нас действительно было шестеро протившестерых, но на нас
напали из-за угла, и, раньше чем мы успели обнажить шпаги, двое изнас были
убиты наповал, аАтос тактяжело ранен, что не многим отличался от убитых;
дважды онпыталсяподняться и дважды валился на землю. Тем неменее мы не
сдались. Нет! Нас уволокли силой. По путимыскрылись. Что касается Атоса,
то его сочли мертвым и оставили спокойно лежать на поле битвы,полагая, что
с ним не стоит возиться.Вот как было дело. Черт возьми, капитан! Не всякий
бойможновыиграть.Великий Помпей проиграл Фарсальскую битву,акороль
Франциск Первый, который, как я слышал, кое-чего стоил, -- бой при Павии.
-- Ияимеючестьдоложить,--сказал Арамис,--чтоодного из
нападавших я закололегособственнойшпагой,так как моя шпага сломалась
после первого же выпада. Убил или заколол -- как вам будет угодно, сударь.
-- Я не знал этого, -- произнес г-н де Тревиль,несколько смягчившись.
-- Господин кардинал, как я вижу, кое-что преувеличил.
-- Но молю вас, сударь...-- продолжал Арамис,видя,чтоде Тревиль
смягчился,и уже осмеливаясь обратитьсякнему спросьбой, --молю вас,
сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он был бы в отчаянии, если б это
стало известно королю. А так как рана очень тяжелая -- пронзив плечо, лезвие
проникло в грудь, -- можно опасаться...
В эту минуту край портьеры приподнялся, ина пороге показался мушкетер
с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.
-- Атос! -- вскрикнули оба мушкетера.
-- Атос! -- повторил за ними де Тревиль.
-- Вы звалименя,господин капитан, --сказал Атос,обращаяськ де
Тревилю. Голосегозвучал слабо, но совершенно спокойно. -- Вы звали меня,
каксообщилимнетоварищи, и я поспешилявиться.Жду вашихприказаний,
сударь!
И сэтимисловамимушкетер,безукоризненноодетыйи, каквсегда,
подтянутый, твердой поступьювошелв кабинет. Де Тревиль, до глубиныдуши
тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему.
-- Я только что говорилэтим господам,--сказал де Тревиль, --что
запрещаю моим мушкетерам безнадобностирисковать жизнью.Храбрецы дороги
королю, а королю известно, чтомушкетеры --самые храбрыелюдина земле.