И
следовательно, он весьма большойвельможа. Начал он так же, как вы. Явитесь
к нему с этим письмом, следуйте его примеру и действуйте так же, как он.
После этих слов г-н д'Артаньян-отец вручил сыну свою собственную шпагу,
нежно облобызал его в обе щеки и благословил.
При выходе изкомнатыотцаюноша увиделсвою мать, ожидавшую егос
рецептом пресловутого бальзама, применять который, судя по приведеннымвыше
отцовскимсоветам, емупредстояло часто.Прощаниездесь длилось дольше и
былонежнее,чемсотцом, непотому, чтобы отец нелюбил своегосына,
которыйбыл единственнымегодетищем,нопотомучто г-н д'Артаньян был
мужчина и счел бынедостойныммужчины дать волю своему чувству, тогдакак
г-жа д'Артаньян была женщина и мать. Она горько плакала, и нужно признать, к
чести г-на д'Артаньяна-младшего, что, как ни старался он сохранить выдержку,
достойнуюбудущего мушкетера, чувствавзяли верх, и он пролил многослез,
которые ему удалось -- и то с большим трудом -- лишь наполовину скрыть.
Втот же день юноша пустился в путь со всемитремя отцовскими дарами,
состоявшими, как мы уже говорили, из пятнадцати экю, коня и письма к г-ну де
Тревилю. Советы, понятно, не в счет.
Снабженныйтакимнапутствием, д'Артаньянкак телесно, так идуховно
точь-в-точь походилна героя Сервантеса,скоторыммы егостольудачно
сравнили,когда долграссказчиказаставил наснабросать его портрет. Дон
Кихотуветряные мельницы представлялись великанами, астадо овец --целой
армией. Д'Артаньянкаждуюулыбкувоспринимал какоскорбление,акаждый
взгляд -- как вызов. Поэтому он отТарба до Менгане разжималкулака и не
менее десяти разна день хваталсяза эфес своей шпаги. Все же его кулак не
раздробилникомучелюсти, ашпага непокидаласвоих ножен.Правда, вид
злополучнойклячи нераз вызывал улыбку на лицах прохожих, но, таккако
ребраконябилась внушительногоразмера шпага,аещевыше поблескивали
глаза,горевшие нестолькогордостью, сколько гневом, прохожиеподавляли
смех,а если уж веселость брала верх над осторожностью, старались улыбаться
однойполовинойлица,словнодревниемаски.Такд'Артаньян,сохраняя
величественность осанки и весь запас запальчивости, добрался до злополучного
города Менга.
Но там, у самых ворот "Вольного мельника", сходяслошади безпомощи
хозяина,слугииликонюха,которыепридержалибыстремяприезжего,
д'Артаньян в раскрытом окне второго этажа заметил дворянина высокого роста и
важноговида.Дворянинэтот, с лицомнадменными неприветливым,что-то
говорил двум спутникам, которые, казалось, почтительно слушали его.
Д'Артаньян, по обыкновению, сразу же предположил.что речь идет о нем,
и напряг слух. На этот раз он не ошибся илиошибся только отчасти: речь шла
неонем,ао его лошади.Незнакомец,по-видимому, перечислялвсеее
достоинства,а так какслушатели, какя уже упоминал, относилиськнему
весьма почтительно, то разражались хохотом при каждом его слове.
Незнакомец,по-видимому, перечислялвсеее
достоинства,а так какслушатели, какя уже упоминал, относилиськнему
весьма почтительно, то разражались хохотом при каждом его слове. Принимая во
внимание, что даже легкой улыбки было достаточно длятого, чтобы вывести из
себянашего героя,нетрудносебе представить, какое действие возымелина
него столь бурные проявления веселости.
Д'Артаньянпреждевсегопожелалрассмотретьфизиономиюнаглеца,
позволившего себе издеваться над ним. Он вперил гордый взгляд в незнакомца и
увиделчеловекалетсорока, счерными проницательными глазами, с бледным
лицом, с крупным носом ичерными, весьма тщательно подстриженными усами. Он
былвфиолетовом камзоле и штанах сошнурамитогоже цвета, безвсякой
отделки, кроме обычных прорезей, сквозь которые виднелась сорочка. И штаны и
камзол, хотя и новые, былисильноизмяты, как дорожные вещи, долгоевремя
пролежавшиев сундуке.Д'Артаньянвсеэто уловил сбыстротой тончайшего
наблюдателя, возможно, также подчиняясьинстинкту, подсказавшемуему,что
этот человек сыграет значительную роль в его жизни.
Итак,в то самое мгновение,когда д'Артаньян остановил свой взгляд на
человеке в фиолетовом камзоле, тот отпустил по адресу беарнского конька одно
изсвоихсамыхизощренныхиглубокомысленных замечаний.Слушателиего
разразилисьсмехом,иполицуговорившегоскользнуло,явновопреки
обыкновению,бледное подобиеулыбки. На этот раз немоглобыть сомнений:
д'Артаньяну было нанесено настоящее оскорбление.
Преисполненныйэтогосознания,он глубже надвинулна глаза берет и,
стараясь подражать придворным манерам, которые подметил в Гасконии у знатных
путешественников,шагнулвперед, схватившись одной рукойзаэфес шпаги и
подбоченясь другой.К несчастью,гнев с каждым мгновением ослеплял его все
больше, и он в конце концоввместогордых и высокомерныхфраз, вкоторые
собиралсяоблечьсвойвызов,был в состояниипроизнестилишь несколько
грубых слов, сопровождавшихся бешеной жестикуляцией.
--Эй,сударь! -- закричалон. -- Вы!Да, вы,прячущийсязаэтим
ставнем! Соблаговолите сказать, над чем вы смеетесь, и мы посмеемся вместе!
Знатный проезжий медленно перевелвзгляд с коня на всадника. Казалось,
он не сразупонял, чтоэтокнему обращены столь странные упреки. Затем,
когда у него уже не могло оставаться сомнений, брови его слегка нахмурились,
ион,последовольнопродолжительнойпаузы,ответилтоном,полным
непередаваемой иронии и надменности:
-- Я не с вами разговариваю, милостивый государь.
-- Нояразговариваюс вами!--воскликнул юноша, возмущенный этой
смесью наглости и изысканности, учтивости и презрения.
Незнакомецеще несколько мгновенийнесводил глазсд'Артаньяна, а
затем, отойдя от окна, медленно вышел издверейгостиницы иостановился в
двух шагах от юноши,прямопротив его коня.