Ибо дитя, которому при крещении дали, как и матери, имяЭделина,было
рождено действительно от этой тайной и поспешнойсвязи.Всякаяженщина,
мало-мальски склонная к интригам, обеспечила бы под предлогом беременности
свое будущее и наверняка стала бы родоначальницей нового баронскогорода.
Но Людовик Сварливый трепетал при мысли, что отец узнает правду, и Эделина
и на сей раз пожалела принцаипромолчала.Мужее,писецмессираде
Ногарэ, отнюдь не был склонен признавать беременность супруги неким чудом,
свершившимся к тому же во время его длительной поездки поПровансу,куда
он сопровождал своего господина. Он так кричал, что Эделина в конце концов
призналась во всем. Обычнослучается,чтосхожихпохарактерумужчин
влечет к одним и тем же женщинам. Писец тоже не обладал особыммужеством,
и, когда узнал, откуда ему послансейдар,страхвегодушеначисто
заглушил гнев, как сильный дождьпрекращаетначавшийсявихрь.Онтоже
наложил на себя зарок молчания и постарался устроить свои дела так,чтобы
как можно реже бывать в Париже. В скором времени он скончался, нестолько
от горя, сколько от дизентерии.
А мадам Эделина по-прежнему стирала королевское белье, попятьсуза
сотню скатертей. Ее назначили первой прачкой,апрачкаприкоролевском
дворе - это уже положение, и немалое.
ТемвременемкрошкаЭделинаподрасталаисневольнойдерзостью
незаконнорожденных детей выдавала чертами лица тайну своегорождения.Но
мало кто был посвящен в эту тайну.
Мадам Эделина старалась уверить себя, что рано или поздно Сварливыйее
вспомнит. Он так твердо ей это обещал, так торжественно клялся, что, когда
станет королем, осыплет свою дочку золотом и почестями и что прямая выгода
для них троих ждать этого дня.
ИтеперьЭделинасрадостьюподумалаотом,какправильноона
поступила, поверив словам Людовика, и радоваласьпримысли,чтокороль
поспешил сдержать свои обещания. "Не такое уж злое у него сердце, - думала
она. - Просто он странный, а вовсе не дурной человек".
Растроганнаявоспоминаниями,былымичувствами,удивительнойсвоей
судьбой, она с умилением взирала на государя Франции, впервые нашедшегов
ее объятиях путь к своей тревожной зрелости и теперь сидевшего перед ней в
длинной ночной рубашке на высоком кресле, обхватив руками согнутые колени;
длинные его волосы, упавшие на лицо, свисали до самого подбородка. "Почему
я, - думалось ей, - почему именно со мной должно былопроизойтито,что
произошло?"
- Сколько сейчас лет моей дочери? - спросил король. - Должно быть,уже
девять.
- Ровно девять лет, государь.
- Когда она достигнет брачного возраста, я возведу ее в рангпринцесс.
Таково мое желание. А ты, чего ты хочешь?
Людовик нуждался в Эделине.Иименносейчасилиникогданаступила
минута обратиться кнемуспросьбой.Свеликимимирасегоизлишняя
скромность бессмысленна, и, когда они склонны удовлетворить вашупросьбу,
не мешкая требуйте своего. Ибо в противном случаеонисчитают,чтоуже
выполнили долг признательности, предложив вамсвоюмилость,изабывают
подкрепить ее делом.
Ибо в противном случаеонисчитают,чтоуже
выполнили долг признательности, предложив вамсвоюмилость,изабывают
подкрепить ее делом. Людовик Сварливый мог бы всю ночьобсуждатьразмеры
своих будущих благодеяний, лишь бы Эделина не уходила от него до зари. Но,
поставленная в тупик неожиданным вопросом, она кротко ответила:
- Все, что вам будет угодно,государь.Тогда,неособенносклонный
заботиться о благе других, Людовик опять забыл все на свете, кромесамого
себя.
- Ах, Эделина, Эделина, - воскликнул он, - я должен был быпотребовать
тебя гораздо раньше и позвать к себе в Нельский отель, где мне тактяжело
жилось все эти месяцы.
- Знаю, ваше величество, знаю, что супруга с вами плохо обошлась...Но
я не смела к вам прийти: я не знала, будете ли вы рады снова меняувидеть
или, напротив, будете меня стыдиться.
Он уже неслушалее.Внемтожепробудилисьвполнеопределенные
воспоминания. Его большие голубые глаза, обращенные к Эделине,заблестели
при свете ночника. Слишком хорошо знала мадам Эделина,чтоозначалэтот
взгляд: так смотрел он на нее в свои пятнадцать лет, так до последних дней
жизни будет он смотреть на женщин.
- Изволь лечь, - резко бросил он.
- Сюда, ваше высочество, то есть,яхотеласказать,государь?-в
испуге пробормотала она, указывая на ложе Филиппа Красивого.
- Да, сюда, - ответил Людовик глухим голосом. Что оставалось ейделать
- совершить кощунство или отказать в повиновениикоролю?Ведь,вконце
концов, он теперь король, иэтоложеотнынееголоже.Эделинасняла
чепчик, скинула платье ирубашку,золотыекосыдождемрассыпалисьпо
спине. За последние годы она немножко располнела, но до сих порпрекрасен
был изгиб ее талии, спокойные линииширокойспины,округлыебедра,на
атласнойкожекоторыхигралиотблескисвета...Вкаждомеежесте
чувствовалась покорность, и именно до этой покорности был так охоч Людовик
Сварливый. Он глядел, как она медленно подымается по дубовой приступке,и
думал, что, подобно тому как согреваютгрелкамипостель,дабыпрогнать
холод, так и это прекрасное тело сейчас прогонит обступивших его демонов.
Чуть-чуть встревоженная, чуть-чуть ослепленная всем этимвеликолепием,
а главное,повинуясьнеизбежному,Эделинаскользнулаподзлатотканое
одеяло.
- Я была права, - воскликнула она. - Говорилая,чтоновыепростыни
царапают тело! Ведь я-то знаю!
Лихорадочными движениями Людовик сорвал с себя рубашку, обнаживвпалую
грудь и костлявыеплечи;неуклюже-тяжелый,онбросилсянаЭделинус
поспешностью отчаяния, словно боялся упустить благоприятное мгновение.
Тщетная поспешность. В иные минуты владыки мира мало чем отличаютсяот
всех прочих людей и столь же не властнынадсобой.Желание,охватившее
Людовика, было чисто рассудочным. Судорожно вцепившись в плечи Эделины, он
с отчаянием утопающего притворялся, что может сброситьссебяпостыдную
слабость, которой, казалось, не будет конца.