Черные колечки вились вокруг лба Маргариты. Густые неровные пряди цвета
соломыпокрывалиголовкуБланки.Онапровелаладоньюпонепокорным
волосам, откидывая их со лба назатылок,и,вопросительновзглянувна
кузину, воскликнула:
- Зеркало!Первымделомяхочу,чтобымнедализеркало!Скажи,
Маргарита, я по-прежнему хорошенькая или нет?
Бланка говорила так, словносминутынаминутуимдолжнывернуть
свободу и самое главное теперь было позаботиться о своей внешности.
- Как, должно быть, я постарела, если ты задаешь мнетакойвопрос!-
вздохнула Маргарита.
- Нет, нет, - запротестовала Бланка. - Ты все такая же красивая, каки
прежде.
Бланкапроизнеслаэтисловасискреннимубеждением:совместные
страдания непозволяютвидетьплачевныхпеременвовнешностисвоего
товарища по заключению. Маргарита отрицательнопокачалаголовой;она-то
знала, что Бланка заблуждается.
Все, что пережили они обе с той роковой весны: трагедия,разыгравшаяся
в Мобюиссоне в самый разгар их счастья, суд,казньипытки,которымв
присутствии принцесс подвергли их любовников на главной площадиПонтуаза,
оскорбительные выкрики толпы, собиравшейся на всем пути следования,чтобы
поглазеть на молоденьких преступниц, затем полгодатюремногозаключения,
зловещий вой ветра в трубах, удушающий зной летом,когдасолнечныелучи
раскаляют камень,ледянойхолодвосеннююпору,жидкаяпохлебкаиз
гречихи, составлявшаявесьихобед,грубые,каквласяница,рубашки,
выдаваемые раз в два месяца, узенькое,словнобойница,окошко,откуда,
сколько ни нагибайся, сколько ни верти головой, виден лишьшлемлучника,
мерно шагающего взад и вперед, - все это оставило неизгладимый след в душе
Маргариты, и она отлично понимала, что эти изменения не могли не коснуться
также и ее внешности...
Возможно, восемнадцатилетняя Бланка с ееудивительнымлегкомыслиеми
почти детской беспечностью,безвсякогоповодапереходящаяотсамого
безнадежного отчаяния к самым необоснованным надеждам.Бланка,способная
забыть любое горе толькопотому,чтонагребнепротивоположнойстены
защебеталаптичка,ирадостновоскликнуть,улыбаясьсквозьещене
просохшие слезы: "Маргарита! Слышишь? Птичка поет!..". Бланка,верящаяв
предзнаменования, в любое предзнаменование, и мечтающая сутрадоночи,
как иные женщины с утра до ночиперебираютчетки,-Бланка,выйдяиз
темницы, могла бы, пожалуй, обрести свои былые краски ичувства,живость
взгляда; но Маргарита - никогда. То, что надломилось в ней,немоглони
срастись, ни распрямиться.
С первого дня заточения она не проронила ни слезинки; и точно так же не
было в ее душе места раскаянию, угрызениям совести, сознанию своей виныи
сожалению.
Исповедовавший ее еженедельно капеллан всякийразужасалсяподобному
закоснению во грехе.
Исповедовавший ее еженедельно капеллан всякийразужасалсяподобному
закоснению во грехе.
Ни на мгновенье Маргарита даже мыслинежелаладопустить,чтосама
повинна в своей беде; ни на мгновенье не желала она признатьтойпростой
истины, что ей, внучкеЛюдовикаСвятого,дочеригерцогаБургундского,
королеве Наваррской, предназначенной для христианнейшего престола Франции,
слишком рискованно было брать себе влюбовникиконюшего,приниматьего
тайком в замке своего супруга, осыпатьегонавидуувсехподарками,
забыв, что в такой опасной игре на карту ставится не толькочесть,нои
свобода. Оправдание своимпоступкамонавиделавнесчастномбракес
нелюбимым мужем, одно прикосновение котороговызывалоунеебрезгливую
дрожь и ужас.
Она не ставила себе в вину этой игры; она яростно ненавидела тех, из-за
кого проиграла; толькопротивеемучителейобращалсябессильныйгнев
Маргариты: против ее золовки, английскойкоролевы,открывшейкоролюее
связь; против королевского дома Франции, осудившегоеенамуки;против
родичей своих, герцогов Бургундских,непожелавшихвступитьсязанее;
против всего королевства Французского; против злой судьбы,противсамого
Господа Бога. И сейчас при мысли, что она могла быбытьвместесновым
королем, делить с ним всю полноту власти иблесквеличия,анесидеть
жалкой узницей за кольцомэтихстенвдвенадцатьфутовтолщиной,ее
охватывала неутолимая жажда мести.
Бланка нежно обвила рукой ее шею.
- Все позади,-произнеслаона.-Яуверена,милочка,чтонаши
несчастья кончились.
- Они кончатся лишь при одном условии: если мы сумеем действовать ловко
и быстро, - отозвалась Маргарита.
Во время заупокойной мессы в ее головке созрел целый план, и хотя она и
сама не слишком ясно понимала, кчемуонможетпривести,ейхотелось
одного - обратить себе на пользу события последних дней.
- Когда сюда явится этот увалень Берсюме,даймнепоговоритьсним
наедине, - обратилась она к Бланке и добавила:
- Вот чью голову я с радостью быувиделанаостриепики,анена
плечах.
В этуминутувпервомэтажебашнипронзительнозавизжалипетли,
заскрипели засовы.
Обе принцессы быстро натянуличепцы.Бланкаотошлавдальнийугол
комнаты и встала у амбразуры узкого оконца; стараясьпридатьсебесамый
царственный вид, Маргарита уселась на табуретку -единственноеседалище,
имевшееся в ее распоряжении. В залу вошел комендант крепости.
- Явился по вашей просьбе, мадам, - сказал он. Глядя прямо ему влицо,
Маргарита с умыслом оттягивала начало разговора.
- Мессир Берсюме, - наконец произнесла она, - знаете ли вы, ктоотныне
находится у вас в заключении?
Берсюме отвел глаза и осмотрел комнату, как бы отыскивая взглядом некий
одному ему видимый предмет.
- Знаю, ваше величество, знаю, - ответил он, - и думаю об этом с самого
утра, с той самой минуты, когда гонец, направлявшийся на КрикбефиРуан,
поднял меня с постели.