.. Ну, как себя чувствует королева Маргарита?
- Так как и положено чувствовать себя человеку в тюрьме. Однакожона
лучше переносит тюремное заключение, нежели принцесса Бланка, чей рассудок
несколько помутился.
Мариньи неопределенно махнул рукой, и жест этот означал, чтосостояние
рассудка Бланки для него дело последнее.
- Следите главным образом за тем, чтобы телом они были здоровы, кормите
их и держите в тепле.
- Вот насчет этого, ваша светлость...
- Что там еще такое?
- Денег маловато у нас в Шато-Гайаре. И людям моим платить не изчего,
да и сам я уже давно положенного содержания не получаю.
Мариньи пожал плечами - слова коменданта ничуть его не удивили. Вот уже
два месяца, как в государстве все шло вкривь и вкось.
- Я дам соответствующее распоряжение, - сказал он. - Черезнеделювам
будет выплачено все, что положено. Сколько причитается лично вам?
- Пятнадцать ливров шесть су, ваша светлость.
- Получите тридцать, и немедля.
Мариньи дернул за сонетку, приказал явившемуся писцу проводитьБерсюме
и выдать ему тридцать ливров - плату за повиновение.
Оставшись один, Мариньи еще развесьмавнимательноперечиталписьмо
Маргариты, подумал немного и бросил его в огонь.
С довольной улыбкой смотрел он, как пламя лижет неподатливый пергамент;
и в эту минуту он воистину ощущал себя самым могущественнымчеловекомво
всем государстве Французском. Ничто не ускользало от егоглаз,ничтоне
миновало его, он держал в своихрукахвсесудьбы,дажесудьбукороля
Франции.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДОРОГА НА МОНФОКОН
1. ГОЛОД
В этом году народ Франции жил в такой нужде, какой не знал за последнее
столетие, и голод, этот страшный бич, от которого не раз стенала Франция в
минувшие века, вновь обрушился на страну. Буасо соли стоил в Париже десять
су серебром, а за сетье пшеницы просили целыхшестьдесятсу-небывало
высокаяцена.Первойпричинойэтойдороговизныпослужилнеурожай,
постигший страну минувшим летом, но имелись и другие причины, главнымииз
которых были: отсутствие твердого управления, брожениебаронскихлигво
многих провинциях, панический страхлюдейостатьсябезкускахлебаи
набивающих поэтому закрома, хищность спекулянтов.
Как и всегда во время голода, самым страшным месяцем оказалсяфевраль.
Последние, сделанные еще с осени запасы пришли к концу, истощились,равно
как и способность человека физически и духовно противостоять невзгодам.А
тут еще грянули морозы. На февраль падало наибольшееколичествосмертей.
Люди отчаялись дождаться прихода весны, и отчаяние это переходило уодних
в уныние, у других в ненависть. Провожая близких в последний путь,каждый
невольно спрашивал себя, когда наступит и его черед.
В деревнях поели всех собак, не будучи всостоянииихпрокормить,и
охотились за кошками, успевшими уже одичать, как за хищнымзверем.Из-за
отсутствия кормов начался падеж скота, и голодные люди дрались из-за куска
падали. Женщины выкапывали из-под снега замерзшую траву и тутжесъедали
ее. Любому было известно, чтоизбуковойкорымукаполучаетсялучше,
нежели издубовой.
Любому было известно, чтоизбуковойкорымукаполучаетсялучше,
нежели издубовой.Каждыйденьмальчишки-подросткиныряливпрорубь
где-нибудь на озере или в пруду, надеясь поймать рыбу. Стариков в деревнях
почти неосталось.Обессилевшие,падавшиеотистощенияплотникибез
передышки сбивали гробы. Замолк веселый шум мельничных колес.Обезумевшие
от горя матери баюкали застывшие трупики младенцев, всеещесжимавшихв
своих ручонках пучок гнилой соломы. Иной раз голодныекрестьянеосаждали
монастыри, но даже щедрая милостыня не спасала несчастных, ибонаденьги
ничего нельзя было купить, кроме савана для погребения. И вдоль безмолвных
полей тянулиськгороду,шатаясьотслабости,ордыживыхскелетов,
влекомые тщетной мечтой найти там кусок хлеба; а навстречуимизгорода
шли такие же скелеты в деревню, шли, как в день Страшного суда.
Так было и в тех областях Франции, что слыли богатыми,ивтех,что
были испокон века нищими, так было и в Валуа и в Шампани, и вМаршеив
Пуату, в Ангулеме, в Бретани, даже вБосе,дажевБри,дажевсамом
Иль-де-Франсе. Так было и в Нофле и в Крессэ.
На обратном пути из Авиньона в Париж Гуччо вместе с Бувиллемехалипо
скорбной французской земле. Но поскольку наши путникиостанавливалисьна
ночлег только удолжностныхлициливзамкахвладетельныхсеньоров,
поскольку они везли с собой солидный запас дорожной снеди, а вкарманеу
них водилось достаточнозолота,чтобы,неторгуясь,расплачиватьсяс
кабатчиками, требовавшими непомерных денег за съестные припасы, а главное,
потому, что Гуччо торопилсявернутьсядомой,онвзиралнаголодающую
страну холодным рассеянным взглядом.
Даже когда через три дня после приезда в столицу юноша скакал из Парижа
в Нофль, он всеещенезадумывалсянадтем,чтопроисходитвокруг.
Дорожный плащ, подбитый мехом, надежно защищалотхолода,коньпопался
резвый, а сам Гуччо спешил к любимой. Во время путионоттачивалвуме
фразы для своего рассказа о том, как он беседовал с Клеменцией Венгерской,
будущей королевой Франции, и не разупоминалосвоейпрекраснойМари,
рассказ этот надлежало закончить уверениями, будто мыслью он не разлучался
с любимой, что, в сущности, было правдой. Ибо случайные изменыотнюдьне
мешают помнить и думать о той, кому изменяешь, более того,длянекоторых
мужчин это самый надежный способ хранить постоянствомилой.Азатемон
опишет Мари роскошь и красоту Неаполя...Словом,Гуччоощущалнасебе
отблеск этой почетной миссии, этого замечательного путешествия; он ехали
верил, что его полюбят еще сильнее.
Только подъезжая к Крессэ,Гуччовпервыеоглянулсявокруг,обнимая
взором знакомую до мелочей местность, к которой он испытывалнечтовроде
благодарности за то, что она служила такимпрелестнымфономеголюбви,
была так щедра на красоту, и впервые перестал думать о себе.
Пустынные поля и луга, где уже не пасся скот, безмолвныехижины,лишь
кое-где подымавшийся из трубы дымок, неестественнаяхудобаоборванныхи
грязных прохожих, ихнепередаваемотоскливыйвзгляд-всеэтовдруг
болезненнопоразиломолодоготосканца,вселиловнеготревогу,
возраставшуюпомеретого,какдобрыйконьприближалегокцели
путешествия.