- Слабость, мой любимый, слабость. И потом,ябоялась,чтовыменя
покинули.
- Мне пришлось отправиться в Италию с королевским поручением, и я уехал
так поспешно, что даже не успел вас известить.
- С королевским поручением, - прошептала Мари. Но по-прежнему в глубине
ее глаз стоял немой вопрос. И Гуччо вдругсталонепереносимостыдноза
свое цветущее здоровье, за свой подбитый мехомплащ,забеспечныедни,
проведенные в Италии, ему стыдно было даже того, чтовНеаполесверкало
солнце, стыдно своего тщеславия, которое еще так недавнопереполнялоего
душу при мысли о близости к великим мира сего.
Мари протянула к нему прекрасную исхудавшую руку, и Гуччо взял эту руку
в свою, пальцы их узнали друг друга, задали друг другу безмолвныйвопрос,
переплелись - в этом прикосновении любовь тверже,чемвпоцелуях,дает
обет верности, ибо две руки соединяются здесь как бы в общей молитве.
Немой вопрос исчез из глаз Мари, и онаопустилавеки.Сминутуони
молчали; девушкачувствовала,какприкосновениепальцевГуччословно
возвращает ей ушедшие силы.
- Мари, посмотрите, что я вам привез! - вдруг сказал Гуччо. Онвытащил
из кошеля две золотые пряжкитонкойработысжемчугоминеграненными
драгоценными каменьями: такие пряжки только начали входитьвмодусреди
знати, и носили их на воротникеверхнейодежды.Маривзялаподароки
прижала его к губам. У Гуччо до боли сжалосьсердце,ибодрагоценность,
даже вышедшая из рук самогоискусноговенецианскогоювелира,немогла
утолить голод, "Горшок меда или варенье были бы сейчаскудадорожевсех
этих побрякушек", - с горечью подумал он. Емунетерпелосьдействовать,
что-то предпринять.
- Сейчас я раздобуду лекарство, которое вас исцелит, - заявил он.
- Лишь бы вы были здесь, лишь бы вы думали обо мне, большемненичего
не надо. Неужели вы уже покидаете меня?
- Я вернусь через несколько часов.
И решительным шагом он направился к двери.
- А ваша матушка... знает?-спросилонвполголоса.Мариопустила
ресницы, как бы говоря "нет".
- Я не была достаточно уверена в вашихчувствахинемоглапоэтому
открыть нашу тайну, - прошептала она. - И не открою, пока вы сами тогоне
пожелаете.
Спустившись в залу, Гуччо застал там, помимо мадамЭлиабель,такжеи
двух ее сыновей, только что возвратившихся с охоты. Внешний облик Пьераи
ЖанадеКрессэ-всклокоченныебороды,неестественноблестевшиеот
усталостиглаза,рванаяикое-какзачиненнаяодежда-достаточно
красноречиво свидетельствовал о том, что бедствие наложило и нанихсвою
лапу. Братья встретили Гуччо радостно, как старого друга.Однакоонине
моглиотделатьсяотчувствазавистиисгоречьюдумали,чтоюный
ломбардец, который к тому же моложе их летами, по-прежнему благоденствует.
"Нет, право же, банкирский дом - болеенадежныйоплот,чемблагородное
происхождение", - решил Жан де Крессэ.
- Матушка вам все рассказала, да и сами вы видели Мари, - начал Пьер. -
Ворон да суслик - вот и вся наша добыча. Хорошполучитсясупизэтакой
дичи для целой семьи! Но что поделаешь? Все, чтоможнобылопереловить,
уже переловлено. Грозите сколько угодно крестьянампоркойзасамочинную
охоту, они предпочитают терпеть удары, лишь бы съесть кусок дичины. Иэто
вполне понятно: на их месте и мы поступали бы точно так же.
- А миланские соколы, которых я привез вам прошлой осенью, помогают вам
в охоте? - осведомился Гуччо.
Оба Крессэ смущенно потупились. Потом старшийбрат,обладавшийменее
сдержанным нравом, решился открыть всю правду:
- Нам пришлось отдать ихпревоПортфрюи,иначеонзабралбысебе
последнюю нашу свинью. Да к тому же мы не могли как следует учитьсоколов
- не было дичи.
Ему было стыдно своего признания, было горько, что пришлосьрасстаться
с подарком Гуччо.
- Вы поступили совершенно правильно, - одобрил Гуччо, -прислучаея
постараюсь достать вам соколов не хуже.
- Пес этот прево! - яростно воскликнул Пьер де Крессэ. -Клянусьвам,
что с тех пор, как вы избавили насотегокогтей,онничутьнестал
покладистее. Да он хуже всякой голодухи, ииз-занегонамещетяжелее
переносить невзгоды.
- Простите меня, мессир Гуччо, занашужалкуютрапезу,но,увы,к
своему великому стыду, лучшего вам предложить не в силах, - сказала вдова.
Гуччо деликатно отказался от предложения, ссылаясь на то, что егождут
к обеду служащие отделения банкирского дома в Нофле.
- Сейчас важнее всего достать самое необходимое, чтобы поддержатьсилы
вашей дочери, мадам Элиабель, - добавил он, - и не датьейпогибнуть.Я
этим займусь.
- Мы бесконечно благодарны за вашу заботу, но,боюсь,вамничегоне
удастся достать, кроме придорожной травы, - заметил Жан де Крессэ.
-Аэточто?-воскликнулГуччо,хлопнувладоньюпокошельку,
подвешенному к поясу. - Не будь я ломбардец, если не добьюсь успеха.
- Сейчас даже золото не поможет, - вздохнул Жан.
- Ну, это мы еще посмотрим.
Так уж получалось, что всякий раз Гуччо, являясьвсемействоКрессэ,
выступал в ролирыцаря-спасителя,аникакнекредитора,хотяибыл
таковым, ибо долг в триста ливров так и остался непогашенным послесмерти
сира де Крессэ.
Гуччо сломя голову полетел в Нофль, твердо веря, чтослужащиеконторы
Толомеи выручат его из беды."Насколькояихзнаю,ониужнаверняка
запаслись всем необходимым или,нахудойконец,укажут,кудаследует
обратиться, чтобы купить съестные припасы", - думал он.
Но, к великому разочарованию, он нашелтрехсвоихсоотечественников,
уныло жавшихся к печурке, гдегорелторф;лицаунихбыликакого-то
воскового оттенка, и они даже не оглянулись на вошедшего.
- Вот уже две недели, как все торговыеоперациипрекратились,мессир
Гуччо, - заявили они.