- Подделка! - вскричал архиепископ.
- Если этоподделка,давайтепоспешимобратитьсякправосудию,-
подхватил Робер Артуа. - Возбудите перед королем дело против мошенника.
- Авторитет Святой церкви ничего от этого не выиграет...
- ...а вы потеряете все, ваше высокопреосвященство. Архиепископприсел
у высокой кафедры и тоскливымвзглядомобвелстенызалы,какбыища
лазейки. Он понял, что попался взападню,ичувствовал,чтоволяего
слабнет. "Они ни перед чем не отступят, - думал он. - Исамоеобидное-
пропадатьзанесчастныедветысячиливров,которыемнетогда
понадобились". Под тяжелым фиолетовым одеянием его прошиб холодный пот,в
воображении он ужевиделгрозящуюемупогибель,ивсеиз-заодного
неосторожного шага, совершенного к тому же год назад. Не говоря уже о том,
что деньги эти давным-давно уплыли.
- Ваше высокопреосвященство, - вмешался в разговор Карл Валуа, - вы еще
очень молоды, перед вами открывается широкое поле деятельности напоприще
как церковной, так и государственной службы. То, что вы совершили, -Карл
Валуа взял расписку из рук Робера, - безусловно, ошибка, но ошибкавполне
простительная в наше время, когда моральные устои основательнорасшатаны,
и хочетсядумать,чтовыдействовалитаклишьподвлияниемдурных
примеров. Было бы весьмаивесьмаогорчительно,еслибыэтаошибка,
касающаяся только денежного вопроса, омрачила блеск вашего имениили,не
дай Бог, сократила бы вашидни.Ибо,ежелипонесчастнойслучайности
пергамент этот попадет на глаза королю, вы, к нашему всеобщемусожалению,
будете заточены в монастырь или приговореныксожжениюнакостре.Мое
мнение,вашевысокопреосвященство,таково:высовершаетекудаболее
серьезный проступок в отношении всей Франции, слепослужакознямвашего
брата, направленным против воли короля. Если вы согласитесьпризнатьсяв
этой второй ошибке, мы в обмен за эту услугу забудем о первой.
- Чего же вы от меня требуете? - осведомился архиепископ.
- Покиньте лагерь вашего брата, ибо игра его уже проиграна, - продолжал
Валуа, - откройте незамедлительно королювсе,чтовамизвестноотех
зловредных распоряжениях, которые были даны вам в связи с конклавом.
Прелатникогданеотличалсяособойтвердостьюдуха.Всемсвоим
положением был он обязан старшемубрату:попечениямиМариньиемудали
митру, самую высокую епископскую должность во всей Франции, с тем чтобы он
осудилтамплиеров,послетогокакбольшинствоепископовотказалось
участвовать в процессе. Однако в день суда над Жаком де Молэ он, заседая в
церковномтрибуналенапапертисобораПарижскойБогоматери,совсем
растерялся. Жан де Мариньи был храбр, когда все шло гладко, но перед лицом
опасности он становился трусом. Именно повинуясь голосу страха, онвэту
минуту даже не подумал о брате, которому был обязан всем; он думалтолько
о себе и с поразительной легкостью взял на себя роль Каина, к каковойбыл
предназначен со дня своегорождения.
Именно повинуясь голосу страха, онвэту
минуту даже не подумал о брате, которому был обязан всем; он думалтолько
о себе и с поразительной легкостью взял на себя роль Каина, к каковойбыл
предназначен со дня своегорождения.Этопредательствообеспечилоему
долгое беспечальное житье и почетпричетырехкоролях,сменявшихдруг
друга на французском престоле.
- Ваши доводы просветили мою совесть, - произнесоннаконец,-ия
готов,вашевысочество,искупитьмоювинувсоответствиисвашими
советами.Однакояпредпочелбы,чтобымнепредварительновернули
расписку.
-Весьмаохотно,-отозвалсяКарлВалуа,протягиваяепископу
злополучный пергамент. - Достаточно и того, что мы с графомАртуавидели
ее собственными глазами, а наше свидетельство что-нибудь дазначитперед
лицом короля. Сейчас вы отправитесь с нами в Венсен,водворевасждет
добрый конь.
Архиепископ накинул плащ, надел вышитые перчатки и епископскую митруи
медленным, торжественным шагом стал спускаться слестницывпередиобоих
баронов.
-Никогданевидел,чтобычеловекумелпресмыкатьсястоль
величественно, - шепнул Робер на ухо Карлу Валуа.
Каждый король, каждый простой смертныйтяготеетксвоимизлюбленным
удовольствиям,которые,пожалуй,болееполно,чемлюбыепоступки,
открывают тайные стороны его натуры. Король Людовик Х не любилниохоты,
ни ратных забав, ни турниров. С детских лет он пристрастился к игре в мяч,
причем мяч должен был быть непременно кожаный; но подлиннойегострастью
была стрельба по голубям. Стоило ему очутитьсявдеревенскойместности,
как он тут же с луком в руках забирался в небольшой сарай или амбар ибил
влет голубей, которых одного за другим выпускал из корзины конюший.
Когдадядяикузенввеливамбарархиепископа,королькакраз
предавался этому жестокому развлечению. Земляной пол был засыпан перьями и
закапан кровью. Голубка, пригвожденная к балке амбарастрелой,пробившей
ей крыло, старалась освободиться ижалобнокричала;наземлевалялись
птицы, скрючив на брюшке судорожно сжатые лапки. Каждый раз, когдастрела
настигала жертву, Людовик Сварливый восторженно вскрикивал.
- Следующую!-командовалонконюшему,итотприподнималкрышку
корзины.
Сделав два-три круга, птица набирала высоту; Людовик натягивал лук,и,
если стрела, не попаввцель,вонзаласьвстену,онобрушивалсяна
неловкого конюшего за то, что тот неудачно выпустил голубку.
- Сегодня, Людовик, вы,по-моему,особенноискусны,-обратилсяк
племяннику Карл Валуа, - но, если вы отложите на мгновение вашиохотничьи
подвиги, я могу сообщить достаточно серьезные вещи,окоторыхужеимел
честь вам докладывать.
- Ну, что там еще опять?-нетерпеливоогрызнулсяЛюдовик.