- Ну, что там еще опять?-нетерпеливоогрызнулсяЛюдовик.Онбыл
возбужден своей забавой, на лбу его выступили крупные капли пота. Вдруг он
заметил архиепископа и махнул конюшему, чтобы тот вышел прочь.
-Сталобыть,вашевысокопреосвященство,этоправда,чтовы
препятствуете избранию папы?
- Увы, государь, - ответил Жан Мариньи. - Я прибыл сюда,дабыоткрыть
вам правду относительно действий, каковые, я полагал, свершаются по вашему
приказанию, но с великим сожалениемузнал,чтоонипротиворечатвашей
воле.
Тутссамымчистосердечнымвидом,елейноторжественнымтоном
архиепископ открыл королю все маневры Ангеррана де Мариньи, имеющиецелью
помешатьединениюконклаваизадержатьизбраниенасвятойпрестол
кардинала Жака Дюэза.
- Как ни тяжко мне, государь, - продолжал он, - разоблачать передвами
дурные поступки моего брата, поверьте, куда как тяжелее сознание того, что
действовал он вопреки и наперекор интересам государства. Отныне я не числю
его более среди членов моей семьи, ибо человек моего положения имеетлишь
одну истинную семью - во Христе и в лице своего короля.
"Слушая этого молодца, недолго пустить слезу умиления, - думал Робер. -
Здорово у мошенника язык подвешен".
Забытая за разговоромголубкауселасьнавыступоконца.Сварливый
послал стрелу, и та, пронзив насквозь туловище птицы, разбила окно.
- В какомятеперьочутилсяположении?-завопилвдругЛюдовик,
оборачиваясь к Карлу Валуа.
Робер Артуа, не теряя зря времени, подхватил архиепископа и вытащил его
из амбара. Король остался наедине с дядей.
- Да, да, в каком я теперь очутился положении?-повторилкороль.-
Предали со всех сторон, надавали обещаний и ни одного не сдержали.Сейчас
уже середина апреля, до лета осталосьполторамесяца,аведьпомните,
дядя, что сказала королева Венгерская:
"До лета". Устроите вы мне папу через полтора месяца или нет?
- Говоря по совести, не думаю.
- Ну вот, ну вот видите! Что же со мной будет?
- Я советовал вам еще зимой развязаться с Мариньи.
- Но, поскольку я с ним не развязался, не лучше ли призватьАнгеррана,
отчитать его хорошенько, пригрозить ему иприказатьсделатьрешительный
поворот. Ведь, если не ошибаюсь, он один может нам помочь?
Под влиянием растерянности, а вернее,повинуясьголосуприрожденного
упрямства. СварливыйопятьрешилприбегнутькпомощиМариньикакк
единственномувыходуизсоздавшегосяположения.Онзашагалнеровным
тяжелымшагомпоамбару;сапогиегобылисплошьоблепленыбелыми
голубиными перьями.
- Послушайте-ка, племянник, - вдруг произнес Карл Валуа, -мнедважды
довелосьоставатьсявдовцом,схоронивдвухпревосходныхжен.Велика
несправедливость судьбы, коли она не может избавить вас отзабывшейстыд
супруги.
- Ну да! - воскликнул Сварливый.
- Ну да! - воскликнул Сварливый. - Ах, если бы только Маргарита сдохла!
Внезапно он остановился посреди амбара и поднял взор на своего дядю;с
минуту оба стояли неподвижно, пристально глядя в глаза друг другу.
- Зима нынче выдаласьсуровая,апребываниевтюрьменеособенно
благоприятствует здоровью женщины, - продолжал КарлВалуа.-Давноуже
Мариньи ничего не сообщал нам о состоянии Маргариты.Простоудивительно,
как это она еще переносит такой режим... Быть может, Мариньискрываетот
вас ее болезнь, не хочет говорить, что конец ее близок?
Вновь воцарилось молчание. Слова дяди пробудили самые заветныежелания
Людовика; однако никогда сам он не осмелился бы первым выразить ихвслух.
Но теперь перед ним стоял сообщник, который брал на себявсе,освобождая
Людовика даже от необходимости говорить, желать.
- Вы заверили меня, племянник, что отдадите мнеМариньивтотсамый
день, когда у нас будет папа, - сказал Валуа.
- Равно как ивтотдень,когдаяовдовею.Валуапровелрукой,
унизанной перстнями, по своим пухлым щекам и произнес вполголоса:
- Придется отдать его раньше, ведьонкомандуетвсемикрепостямии
помешает нам проникнуть в Шато-Гайар.
- Что ж, будь по-вашему, - согласился Людовик X. - ОтнимаюотМариньи
руку мою. Можете сказать канцлеру де Морнэ, чтобы онпредставлялмнена
подпись все приказы, каковые вы сочтете нужными.
В тот же вечер, когда Ангерран де Мариньи, отужинав, сидел один в своих
покоях, готовя памятную записку, обращенную к королю и заключавшую всебе
просьбу разрешить ему защитить свою честь оружием, - другими словами, дать
ему право вызвать на единоборство любого, ктоосмелитсяобвинитьегов
измене или клятвопреступлении, перед ним вдругпредсталЮгдеБувилль.
Бывшего камергера Филиппа Красивого раздирали самые противоречивые чувства
- по-видимому, ему нелегко было прийти сюда.
- Ангерран, - начал он, - не спи этой ночью дома,затобойпридути
тебя арестуют, я знаю это из самых верных источников.
Юг де Бувилль снова стал обращаться к Мариньи на ты, каквтедавние
времени, когда прославленный коадъюторначиналунегосвоюкарьерув
качестве конюшего.
- Не посмеют! - отозвался Мариньи. - Да и кто за мной придет, скажина
милость? Алэн де Парейль? Ни за что на свете Алэн не согласитсявыполнить
подобный приказ. Скорее уж онвыставитвокругдомалучниковдлямоей
защиты, чем тронет хоть один волос на моей голове.
- Напрасно ты не веришь мне, Ангерран, напраснотыдействовалтакв
последние месяцы. Когда люди занимают такое положение,какмыстобой,
действоватьпротивкороля,каковбыэтоткорольнибыл,-значит
действовать против себя самого. И я тоже действую сейчас против короляиз
дружбы к тебе и потому, что хочу тебя спасти.
Толстяк Бувилль чувствовал себя по-настоящему несчастным. Онбылдаже
трогателен в добром своем порыве. Верный слуга государя,преданныйдруг,
неподкупный сановник - вот каков был Юг де Бувилль, но почему же такмало
значил голос этогочеловека,воодушевленногостольдобрымичувствами,
неукоснительно следовавшего законам Бога и королевства?
- То, о чем я пришел известить тебя, Ангерран, - продолжалБувилль,-
стало мне известно через его высочествоФилиппаПуатье,ибоотнынеон
единственная твоя поддержка.