Яподозреваю, чтоэто упорное подчеркивание
своегофилософскогосклада - а надо признать, для этого у пего были
основания - выдает обуревавшее его тщеславие.
Усталостьвсеусиливалась, итеперьАндре-Луиощущал
подавленностьинедовольствособой. Да, он перегнул палку, когда
набросился на господина де Ледигьера и наговорил ему оскорблений. Это
былоглупо. "Гораздолучшебыть злым, чем глупым, - как-то сказал
Андре-Луи. - Большинство бед этого мира - не плод злобы, как твердят
намсвященники, а плод глупости". Как мы знаем, он считал гнев самым
нелепымизвсехпроявленийглупостиивсежепозволилсебе
разгневатьсянатакоеничтожество, какЛедигьер, -налакея,
бездельника, пускай облеченного властью, позволяющей ему творить зло.
Аведьпрекрасноможно было бы выполнить взятую на себя миссию, не
возбуждая мстительного негодования королевского прокурора.
И вот он оказался на дороге, в костюме для верховой езды, и весь
его капитал составлял один-единственный луидор и несколько серебряных
монетвкармане, атакжезнаниезакона, которое, увы, не могло
уберечь его от последствий нарушения этого закона.
Правда, былоунего кое-что в запасе - дар смеха, в последнее
время редко дававший о себе знать, философский взгляд на вещи и живой
темперамент-аведь все это вместе составляет экипировку искателя
приключенийвсехвремен. Однако Андре-Луи не принимал в расчет эти
свойства, в которых крылось его истинное спасение.
Рассеянно размышляя подобным образом, он продолжал устало брести
всумерках, пока не почувствовал, что больше не в состоянии идти. Он
приблизилсякгородишкуГишену, и теперь, когда Гишен находился у
неговсеговполумиле, аГавриияк-вдобрых семи милях, ноги
отказались ему служить.
Дойдяпримерно до середины огромного выгона к северу от Гишена,
Андре-Луиостановился. Свернувсдороги, онрассеяннопошел по
тропинке, котораяпривелаегокпустырю, заросшемукустиками
можжевельника. Справавиднеласьживая изгородь с колючками, шедшая
вдоль выгона. За ней неясно вырисовывалось высокое строение, стоявшее
накраюдлиннойполоскилугаЭтобыло открытое гумно. Возможно,
именнобессознательнаянадежданакров, возникшая у Андре-Луи при
видебольшойтемнойтени, изаставила его остановиться. С минуту
поколебавшись, оннаправилсяккалиткев изгороди. Распахнув эту
калиткус пятью засовами, он вошел и оказался перед гумном величиной
сдом. Оносостояло из крыши и полдюжины кирпичных столбов, но под
крышейвысилсяогромный стог сена, что в такую холодную ночь сулило
заманчиво теплый ночлег. К кирпичным столбам были прикреплены большие
бревнатакимобразом, что их концы образовывали лесенки, по которым
могливзбиратьсяработники, чтобынабратьсена. Из последних сил
Андре-Луивскарабкалсяпоодной из лестниц и повалился на верхушку
стога. Пришлосьвстатьнаколени, так как низкий потолок не давал
выпрямиться.
Пришлосьвстатьнаколени, так как низкий потолок не давал
выпрямиться. Онснялредингот, шейныйплаток, промокшие сапоги и
чулки, затемразгреб сено и зарылся в него по шею. Минут через пять
он уже крепко спал, позабыв обо всех мирских заботах.
Когдаонпроснулся, солнцестояловысоков небе, и, еще не
вполнеосознав, где он и как сюда попал, Андре-Луи заключил, что уже
позднееутро. Затем он различил голоса, звучавшие где-то поблизости,
но сначала не обратил на них внимания. Он прекрасно выспался и теперь
нежился в тепле, в приятной полудреме.
Нокогдасонулетучилсяи Андре-Луи все вспомнил, он высунул
головуизсена, прислушиваясь, исердцезабилосьсильнееот
зарождающегосястраха, что, бытьможет, голосанесулят ничего
хорошего. Однако, услышав женский голос, мелодичный и серебристый, он
несколькоуспокоился, хотявэтомголосеизвучалитревожные
интонации.
-Ах, божемой, Леандр, нам надо немедленно расстаться. Если
только мой отец...
И тут ее перебил мужчина, пытавшийся ободрить собеседницу:
-Нет, нет, Климена, выошиблись. Никогонет. Мы в полной
безопасности. Почему вы пугаетесь каждой тени?
-Ах, Леандр, если только он застанет нас вместе!.. Я трепещу
при одной мысли...
Андре-Луи успокоился: он подслушал достаточно, чтобы понять, что
этопростовлюбленнаяпарочка, которая, имея меньше оснований для
страха, чемон, боитсяещебольше. Любопытствозаставилоего
перебраться на самый край стога. Лежа ничком, Андре-Луи вытянул шею и
заглянул вниз.
Навыщипанномлугумежду амбаром и изгородью стояли мужчина и
женщина. Оба были молоды. Юноша был хорошо сложен и недурен собой, с
роскошнойкаштановойшевелюрой, завязаннойвкосичкусчерным
атласнымбантом. Он был одет с явной претензией па дешевый шик, что
нерасполагаловегопользу. Камзол модного покроя из выцветшего
бархата цвета сливы украшало серебряное кружево, великолепие которого
давным-давнопоблекло. Молодой человек носил кружевные гофрированные
манжеты, нотак как они не были накрахмалены, то обвисли, как ветки
плакучейивы. Из-подманжетвиднелиськрасивые, нежныеруки.
Панталоны из простой черной ткани и бумажные черные чулки не вязались
свеликолепнымкамзолом. На крепких башмаках красовались пряжки из
дешевыхтусклыхстразов*. Еслибынеоткрытоеи искреннее лицо
молодогочеловека, Андре-Луи причислил бы его к рыцарям того ордена,
которыйдобывает свой хлеб нечестным путем. Однако он воздержался от
окончательногоприговора, занявшисьизучениемдевушки. Надо сразу
признаться, чтоэто занятие не на шутку увлекло его, хотя, несмотря
наначитанность, любознательностьимолодость, Андре-Луи не имел
привычки размышлять о прекрасном поле.
Юнаядевушка, которой было самое большее лет двадцать, обладала
прелестнымлицоми обольстительной фигурой. Кроме того, ее отличали
искрящаясяживостьиграциозностьдвижений- подобного сочетания
Андре-Луиневстречалникогда в жизни.