Трапеза была скудная, как
у всех бедняков в ту голодную зиму. Поскольку он связал свою судьбу с
труппой, делакоторойбылидалекиотпроцветания, ему следовало
философски относиться к неизбежным невзгодам.
-Увас есть имя? - спросил его Бине, когда в беседе за столом
возникла пауза.
-Думаю, что есть, - ответил Андре-Луи. - Я полагаю, это имя -
Parvissimus.
- Parvissimus? - переспросил Бине. - Это фамилия?
- В труппе, где только руководитель пользуется привилегией иметь
фамилию, еенепристалоиметьпоследнемучлену. Итак, самое
подходящее для меня имя - Parvissimus, или Самый последний.
ШуткапозабавилаБине. Онабыла остроумна и говорила о живом
воображении. Определенно, им надо вместе заняться сценариями.
-Ябы предпочел это плотницким работам, - произнес Андре-Луи.
Однако в тот день ему снова пришлось трудиться в поте лица до четырех
часов. НаконецтиранБинезаявил, чтоудовлетворен сделанным, и
вместесАндре-Луизанялся освещением, используя для этого сальные
свечи и лампы, наполненные рыбьим жиром.
Впятьчасовраздалисьтри удара, поднялся занавес и начался
спектакль "Бессердечный отец".
Средиобязанностей, унаследованныхАндре-Луиот исчезнувшего
Фелисьена, были и обязанности билетера. Одетый в костюм Полишинеля, с
картоннымносом, онвпускал публику. Это переодевание устраивало и
его, нгосподинаБине, который, на всякий случай припрятав платье
Андре-Луи, теперьбылспокоен, что новичок не удерет с выручкой от
сборов. ЧтодоАндре-Луи, тоон, непитая иллюзий относительно
истиннойцелиПанталоне, охотносогласился переодеться, ибо таким
образомбылгарантированоттого, чтоегоузнаеткакой-нибудь
знакомый, случайно оказавшийся в Гишене.
Представлениеоставилонемногочисленнуюпубликусовершенно
равнодушной. На скамейках, поставленных в передней части зала, перед
сценой, разместилосьдвадцатьсемьчеловек. Билеты на одиннадцать
местстоилидвадцатьсу*, остальные шестнадцать были по двенадцать
су. За скамейками стояло еще около тридцати зрителей - эти места были
по шесть су. Итак, сборы составили примерно два луидора десять ливров
идвасу. Заплативзанаемпомещения рынка и освещение, а также
расплатившисьвгостиницепо счету, господин Бине располагал бы не
особеннокрупнойсуммой, а надо было еще раздать жалованье актерам.
Ничегоудивительного, чтодобродушиягосподинаБиненесколько
поубавилось в тот вечер.
-Ну, что вы думаете о спектакле? - спросил он Андре-Луи, когда
они возвращались в гостиницу после представления.
-Ядопускаювозможность, чтоон мог быть хуже, но исключаю
такую вероятность, - ответил тот.
Вполномизумлении господин Бине замедлил шаг и, повернувшись,
взглянут на своего спутника.
- Гм! - хмыкнул он. - Тысяча чертей! Однако вы откровенны.
- Да, подобная добродетель не слишком-то популярна у дураков.
- Ну, я-то не дурак, - сказал Бине.
-Потому-тояиоткровененсвами. Я делаю вам комплимент,
предполагая, что вы умны, господин Бине.
-О, в самом деле? Да кто вы такой, черт подери, чтобы что-либо
предполагать? Ваши предположения дерзки, сударь. - После этих слов он
умолк, занявшись невеселыми подсчетами.
Однакополчасаспустя, заужином, онвернулся к прерванной
беседе.
-Наш новичок, превосходный господин Parvissimus, имел наглость
заявитьмне, что допускает возможность, что наша комедия могла быть
хуже, ноисключает такую вероятность. - И он раздул большие красные
щеки, приглашая посмеяться над глупым критиком.
- Да, нехорошо, - как всегда, сардонически отозвался Полишинель.
Высказываясвое мнение, он бывал смел, как Радамант*. - Нехорошо. Но
несравненнохуже, что публика имела наглость придерживаться того же
мнения.
-Кучканевежественныхолухов, -усмехнулся Леандр, вскинув
красивую голову.
-Тынеправ, - возразил Арлекин. - Ты рожден для любви, мой
дорогой, а не для критики.
Леандр, который, судяповсему, нехваталзвездснеба,
презрительно взглянул на маленького человечка сверху вниз.
- А ты сам, для чего рожден ты? - осведомился он.
-Этого никто не знает, - последовало искреннее признание. - Да
и вообще дело темное. И вот так у многих из нас, уж поверь.
- Но почему, - прервал его господин Бине, испортив таким образом
начало доброй ссоры, - почему ты говоришь, что Леандр не прав?
- В общем - потому, что он всегда не прав. В частности - потому,
чтоя считаю публику Гишена слишком взыскательной для "Бессердечного
отца".
- Вы бы выразили свою мысль удачнее, - вмешался Андре-Луи, из-за
которогоначалсяспор, -если бы сказали, что "Бессердечный отец"
слишком невзыскателен для публики Гишена.
- Ну а в чем тут разница? - спросил Леандр.
-Делоневразнице. Я просто предложил более удачную форму
изложения вопроса.
- Месье изощряется в остроумии, - усмехнулся господин Бине.
- Почему более удачную? - поинтересовался Арлекин.
-Потомучтолегчедовести"Бессердечногоотца"до уровня
взыскательной гишенской публики, нежели гишенскую публику - до уровня
невзыскательного "Бессердечного отца".
-Дайте-камнеэтообмозговать, -простоналПолишинель,
схватившись за голову.
Нотут Климена, сидевшая на другом конце стола между Коломбиной
и Мадам, бросила вызов Андре-Луи.
- Вы бы переделали эту комедию, не так ли, господин Parvissimus?
- воскликнула она.
Он повернулся к ней, чтобы парировать злобный выпад.
- Я бы посоветовал ее изменить, - поправил он.
- А как бы вы изменили ее, сударь?
- Я? О, к лучшему.
- Ну разумеется! - произнесла она елейно-саркастическим тоном.