Затем поняв, что жизнь в Париже, по которой она вздыхала, для нее
невозможна, ибо ей не по средствам, она стала присматриваться к окружающим и
ужаснуласьсвоегоодиночества.Вокругнеенебылоникого, ктомог бы
вдохновитьеенатебезумства,какимпредаютсяженщины,побуждаемые
отчаянием, причина которого кроется в жизни безысходной, пустой, бесцельной.
Она ни начтонемогла надеяться,даженаслучай, ибо бывают жизни без
случайностей. Во времена Империи, всамые блистательные дни ее славы, когда
Наполеон совершалпоход в Испанию с самыми отборными войсками, надежды этой
женщины,до той поры обманутые, вновь проснулись. Любопытство, естественно,
побуждалоееувидетьгероев,покорившихЕвропупоодномуслову
императорского приказа и воскрешавших баснословные подвиги времен рыцарства.
Города, самые скупые и самыенепокорные, принуждены были давать празднества
вчесть императорскойгвардии,которую, точнокоронованных особ,мэры и
префекты приветствовали торжественнымиречами.Г-жа деБаржетон набале,
данномв честь города каким-то полком, плениласьюнымдворянином, простым
корнетом,котороголукавыйНаполеонсоблазнилжезломмаршала. Франции.
Страсть сдержанная,благородная, глубокая, ничуть не похожая на те страсти,
что в ту пору так легко завязывались и приводили к развязке, была освящена в
своемцеломудриирукою смерти.ПодВаграмом пушечноеядро раздробило на
грудимаркиза де Кант-Круа заветныйпортрет, свидетельствовавшийобылой
красоте г-жи де Баржетон. Она долго оплакивала прекрасного юношу, который за
двекампании дослужился до полковника,воодушевляемыйславой, любовью,и
выше всех императорских милостей ценил письмо Наис. Скорбь набросила на лицо
этой женщинытень грусти.Облако рассеялосьлишь в том страшном возрасте,
когда женщина начинает сожалеть олучших годах,погибшихдля наслаждений,
когдаона видитувядающимисвои розы,когдажелания любвивозрождаются
вместе сжаждой продлить последниеулыбкимолодости. Все еесовершенства
обратились в яд для ее души втот час, когдаона ощутила холодпровинции.
Как горностай, онаумерла быоттоски, еслибы запятналасебя случайной
близостьюсоднимизтех мужчин,всяотрада которыхкартежная игра по
маленькойпослеотменногообеда.Гордостьубереглаееотпошлых
провинциальныхсвязей.Будучивынужденнойвыбиратьмеждуничтожеством
окружающихмужчин и отречением от любви, женщина,столь выдающаяся, должна
былапредпочестьпоследнее.Итак, замужествои свет обратились для нее в
монастырь.Она жила поэзией,как кармелиткарелигией. Творения знаменитых
чужестранцев, до той поры неизвестных, появившиеся между 1815 и 1821 годами,
возвышенныетрактаты г-наде Бональдаи г-на де Местра,этих двухорлов
мысли, наконец,менее величественныепроизведения французскойлитературы,
пустившей свои первые мощныепобеги, скрасили ее одиночество, но не смирили
ни ее ума, ни ее нрава.
Она держалась гордо и стойко, как дерево, пережившее
грозу. Достоинство выродилось в чопорность, царственность - вспесивостьи
жеманство. Каквсе люди,притязающие на поклонение, но непритязательныев
выборепоклонников, онацарила, несмотря насвои недостатки. Таковобыло
прошлое г-жи де Баржетон: бесстрастнаяповесть, рассказать которуюнадобно
было для того, чтобы объяснить близость этой дамы с Люсьеном, представленным
ей достаточнонеобычно.Вту зимувгородепоявилосьлицо,оживившее
однообразнуюжизньг-жидеБаржетон.Освободилосьместоначальника
управлениякосвенными налогами, и г-н деБарант предоставил егочеловеку,
настолькопрославленномусвоимипохождениями,чтобыженское любопытство
должно было послужить ему пропуском к местной королеве.
Г-н дю Шатле, появившийся на свет просто Сикстом Шатле,но в 1806 году
возымевшийлестную мысль отитуловаться, былодним изтех приятных молодых
людей, которые при Наполеоне ускользнули от всех рекрутских наборов, держась
вблизи императорского солнца. Он начал карьеру в должности личного секретаря
однойизпринцесимператорскойфамилии.Г-ндюШатлеобладалвсеми
качествами, полезнымив этой должности. Он был статен, хорош собою, отлично
танцевал,отменноигралнабильярде,слылчутьлинегимнастом;
посредственный актер-любитель, исполнитель романсов,ценительострословия,
готовый на все услуги, подобострастный, завистливый,он знал все и незнал
ничего. Невежественныйвмузыке, онсгрехомпополам аккомпанировална
фортепьяно какой-нибудьдаме,"из любезности" согласившейсяспеть романс,
которыйона,однако,усердно разучивалавпродолжениемесяца. Лишенный
всякого чувства поэзии, он, отважно просил позволения подумать десять минут,
исочинял экспромт - какое-нибудь плоское, как пощечина, четверостишие, где
рифмы заменяли мысль. Г-н дюШатле был одарен ещеоднимталантом: он умел
вышиватьпоканвеи оканчивалвышивки, начатые принцессой; с необычайным
изяществомондержал моткишелка, когда принцесса ихразматывала, инес
всякий вздор, прикрывая непристойностиболее или менее прозрачным покровом.
Невежественныйв живописи,онмогнамарать копиюспейзажа,набросать
профиль,нарисоватьи раскраситьэскиз костюма. Словом,он обладал всеми
легковеснымиталантами, служившимивесьма весомым основанием к успеху в ту
пору, когда женщины были влиятельнее, нежели то принято думать. Он мнил себя
знатоком в дипломатии,наукетех, ктони в какой наукене сведущичья
пустотасходитза глубокомыслие; науке, впрочем, чрезвычайно удобной,ибо
практически она выражается в несении высоких должностей и,обязывая людей к
скрытности,дозволяет невеждам хранитьмолчание, отделываться таинственным
покачиванием головы; и, наконец, потомучто сильнее всех в этойнауке тот,
кто плавает,держаголову на поверхности потока событий, ипритом с таким
видом,точно он управляет ими,хотя вся суть вего особойлегковесности.