Несмотря на познания, которые его
сындолжен былвынестиизвысокойшколыДидо, онужедавнозамышлял
обработать дельце повыгоднее.Выгода отца не была выгодой сына. Но вделах
длястарика не существовалони сына, ни отца. Еслипреждеонсмотрел на
Давида, как наединственного своего ребенка, позже сын стал для него просто
покупателем,интересы которогобыли противоположны его интересам: он хотел
дорогопродать. Давид должен былстремиться дешево купить; стало быть, сын
превращалсяв противника,которогонадо былопобедить. Этоперерождение
чувств в личныйинтерес, протекающее обычно медленно, сложнои лицемерно у
людей благовоспитанных, совершилось стремительно и непосредственно у старого
Медведя,явившегособоюпримертого,каклукаваяпьянографияможет
восторжествовать над ученой типографией. Когдасын приехал,старик окружил
его той расчетливой любезностью, какойлюди ловкие окружают свои жертвы: он
ухаживал за ним, как любовник ухаживает за возлюбленной; он поддерживалего
подруку,указывал, кудаступить, чтобыне запачкать ноги;онприказал
положить грелку вего постель, затопитькамин, приготовить ужин. На другой
день, пытаясьза обильным обедомнапоить сына, Жером-НиколаСешар, сильно
подвыпивший,сказал:"Потолкуем оделах?",- ифразаэта прозвучалатак
нелепо между приступами икоты, что Давид попросил отложить деловые разговоры
до следующего дня. Старый Медведьслишком искусно умел извлекатьпользу из
своегоопьянения, чтобы отказатьсяот долгожданного поединка.- Довольно! -
заявил он. Пятьдесятлет он тянул лямку и ни одногочасадолее нежелает
обременять себя. Завтра же его сын должен стать Простаком.
Тут,пожалуй, уместносказатьнесколькослов осамомпредприятии.
Типография ужесконцацарствования ЛюдовикаXIVпомещалась в той части
улицы Болье, гдеона выходит наплощадь Мюрье. Стало быть, дом издавна был
приспособленкнуждамтипографскогопроизводства.Обширнаямастерская,
занимавшаявесьнижнийэтаж,освещаласьсо стороныулицы черезветхую
стеклянную дверь и широкоеокно, обращенное во внутренний дворик. В контору
к хозяинуможно было пройти и через подъезд. Новпровинциитипографское
делонеизменновозбуждаетстольживоелюбопытство,чтозаказчики
предпочиталивходитьвмастерскуюпрямо сулицы через стеклянную дверь,
проделанную в фасаде, хоть им и надо было спускаться нанесколько ступенек,
таккак полмастерскойприходилсянижеуровнямостовой.Отизумления
любопытствующиеобычно не принималиво внимание неудобств типографии. Если
имслучалось,пробираясьпоееузкимпроходам, засмотреться насводы,
образуемыелистамибумаги,растянутыминабечевкахподпотолком,они
наталкивались на наборныекассы или задевалишляпами ожелезные распорки,
поддерживающие станки.Если имслучалось заглядеться на наборщика, который
читалоригинал, проворно вылавливал буквыиз ста пятидесятидвухящичков
кассы, вставлял шпону, перечитывал набранную строку, они натыкались на стопы
увлажненнойбумаги,придавленнойкамнями,илиударялисьбокомоб угол
станка; всеэто к великому удовольствию Обезьян и Медведей.
Если имслучалось заглядеться на наборщика, который
читалоригинал, проворно вылавливал буквыиз ста пятидесятидвухящичков
кассы, вставлял шпону, перечитывал набранную строку, они натыкались на стопы
увлажненнойбумаги,придавленнойкамнями,илиударялисьбокомоб угол
станка; всеэто к великому удовольствию Обезьян и Медведей. Не было случая,
чтобыкому-нибудьудавалось дойти безприключений до двух больших клеток,
находившихся в глубинеэтойпещеры и представлявших собою со стороны двора
два безобразных выступа, в одном из которых восседал фактор, а вдругом сам
хозяинтипографии.Виноградныелозы,изящнообвивавшиестеныздания,
приобретали, принимая во внимание славу хозяина,особоприманчивую местную
окраску. Вглубинедвора, прилепившись кстенесоседнегодома,ютилась
полуразрушеннаяпристройка,гдесмачивалииподготавливалидляпечати
бумагу. Там помещалась каменная мойка со стоком, гдепередотпечатаниеми
после отпечатания промывались формы,в просторечьи печатные доски; оттуда в
канавустекалачерная оттипографскойкраскивода и тамсмешиваласьс
кухонными помоями, цветом своим смущая крестьян, съезжавшихся в базарные дни
вгород. "Ану, каксам черт моется в этомдоме?"- говаривалиони.К
пристройкепримыкалис одной стороны кухня, с другой - сарайдля дров. Во
втором этажеэтогодома, с мансардой издвух каморок, былотрикомнаты.
Первая изних,находившаяся над сенями и столь же длинная, если не считать
ветхой лестничной клетки, освещалась с улицы сквозь узкое оконце, а со двора
сквозь слуховоеокнои служила вместеи прихожей и столовой.Незатейливо
выбеленнаяизвестью,она своеюоткровенностью являлаобразецкупеческой
скаредности;грязныйполникогданемылся:обстановкусоставлялитри
скверных стула, круглый стол ибуфет,стоявший в простенке междудверьми,
которые вели в спальню и гостиную; окна и дверипотемнели от грязи; комната
была обычно завалена кипами оттисков ичистой бумаги; нередко на этих кипах
можнобылоувидетьбутылки,тарелкисжарким или сладостямисостола
Жерома-Никола Сешара. Спальня, окно которой, в раме со свинцовым переплетом,
выходило во двор, была обтянута ветхими коврами, какими в провинции украшают
стены зданий вденьпраздника Тела господня. Там стояли широкая кроватьс
колонками и пологом, с шитыми подзорамии пунцовымпокрывалом, два кресла,
источенныхчервями,двамягкихстулаореховогодерева,крытыеручной
вышивкой,стараяконторкаинакамине-часы. Этакомната,дышавшая
патриархальным благодушием и выдержанная в коричневых тонах, была обставлена
господином Рузо, предшественником и хозяином Жерома-Никола Сешара. Гостиная,
отделаннаяв новомвкусег-жою Сешар,являла взоруужасающую деревянную
обшивкустен, окрашенную в голубую краску,как впарикмахерской;верхняя
частьстен былаоклеенабумажнымиобоями,накоторыхтемно-коричневой
краской побелому полю были изображены сценки из жизни Востока;обстановка
состоялаиз шести стульев, обитых синим сафьяном, со спинками в форме лиры.