Выглядела она ужасно.
Взяв свой стакан с бренди, я подошел к ней.
- Вот, выпейте, - предложил я. - И успокойтесь, от слез толку не будет.
Я приподнял ей голову и заставил немного выпить. Она отпила глоток, содрогнулась и оттолкнула стакан.
- Я поеду посмотреть, что случилось, - сказал я. - Ждите меня здесь. Постараюсь вернуться побыстрее.
Не глядя на меня, она кивнула.
Я взглянул на часы, стоящие на каминной полке. Было без двадцати одиннадцать.
- Ждите меня здесь. Долго я не задержусь.
Она снова кивнула.
Я подошел к "кадиллаку" и еще раз осмотрел разбитую фару и помятое крыло. Было бы безумием выводить машину на дорогу в таком состоянии.
Стоит кому-нибудь меня увидеть, завтра он, прочитав сообщение в газетах, сразу об этом вспомнит. А газеты напишут, можно не сомневаться.
Но что же делать, ведь мне срочно нужна машина. Сиборн! Сиборн, владелец ближайшего дома, держит в гараже машину - он ею пользуется во
время отпуска. Когда он бывал здесь, я к нему частенько захаживал и знал, что ключ от гаража он всегда хранит на карнизе над дверьми гаража.
Надо взять его машину.
Я сел в "кадиллак" и быстро поехал к его дому. Там я оставил машину у ворот, подошел к гаражу, нашел ключ и открыл двойные двери.
Там стоял старенький, видавший виды "понтиак". Я вывел его на дорогу, потом, оставив двигатель включенным, сел в свой "кадиллак" и загнал
его в гараж, захлопнул и запер двери, а ключ положил в карман.
Сев в "понтиак", я помчался по шоссе. Через десять минут я подъезжал к ответвлению на пляжную дорогу.
У развилки я сбросил скорость. На обочине стояло штук шесть машин. Приглушенные фары бросали на дорогу пучки света. У машин, глядя в
сторону пляжной дороги, стояла группа мужчин и женщин. Въезд туда был перекрыт двумя мотоциклами, возле которых расхаживали двое полицейских.
Я поставил машину в конце колонны и ступил на асфальт.
Впереди меня поодаль от остальных стоял какой-то толстяк в сдвинутой на затылок шляпе. Он, как и все, глядел на полицейских.
Я подошел к нему.
- В чем дело? - спросил я, стараясь не выдать волнения. - Случилось что-нибудь?
Он обернулся. Было уже темно, а свет фар освещал только асфальт. Он мог хорошо видеть разве что мои ноги и едва ли узнал бы меня при
следующей встрече.
- Несчастный случай, - ответил он. - Насмерть задавили полицейского. Больно лихая публика, сами так и лезут, так и прыгают под колеса, я
всегда это говорил. Вот этот малый и допрыгался - перестарался.
На лице у меня выступил холодный пот.
- Насмерть?
- Да. А водитель даже не остановился. Впрочем, я его хорошо понимаю. Если бы мне выпало такое счастье - задавить полицейского без
свидетелей, - черта с два я стал бы тут ошиваться с извинениями. Ведь, если этого парня поймают, они его четвертуют. Полицейские в нашем городе
самые настоящие фашисты, я всегда это говорил.
- Задавили насмерть, вы говорите? - Я едва узнал собственный голос.
- Да, бедняга головой попал прямо под колесо. Он, наверное, стукнулся о бок машины и угодил под заднее колесо. - Он указал на высокого
худощавого мужчину, деловито объяснявшего что-то остальным.
- Он указал на высокого
худощавого мужчину, деловито объяснявшего что-то остальным. - Вот он первый на него наткнулся. У этого несчастного было, говорит, не лицо, а
кровяная губка.
Неожиданно один из полицейских решительно направился в сторону стоявших у обочины машин.
- Эй вы, шайка стервятников! - зарычал он полным ненависти и злобы голосом. - С меня довольно! Убирайтесь отсюда! Поняли? Из-за таких
скотов, как вы, все аварии и происходят! Чтоб вы сгорели вместе с вашими железными ящиками! Убирайтесь живо! Все убирайтесь!
Толстяк процедил сквозь зубы:
- Я же говорю, настоящие фашисты, - и зашагал к своей машине.
Я вернулся к "понтиаку", завел двигатель, развернулся и быстро поехал домой.
В гостиной в большом кресле, съежившись, сидела Люсиль. Вид у нее был несчастный, беззащитный и затравленный, а цвет лица напоминал старый
пергамент.
Когда я вошел, она замерла, пожирая меня испуганными глазами.
- Ну как, Чес, все в порядке?
Я подошел к бару, налил себе двойное виски, чуть разбавил водой и жадно выпил.
- Я бы этого не сказал, - произнес я, садясь в кресло.
Посмотреть ей в глаза - это было выше моих сил.
- О Боже...
Наступила долгая пауза. Потом она пробормотала:
- Ну а вы хоть... вам удалось увидеть?..
- Там была полиция... - Как сказать ей, что он убит? - Я его не видел.
Снова наступила пауза. Потом снова вопрос:
- Что будем делать, Чес?
Я взглянул на часы над камином. Двадцать минут двенадцатого.
- Думаю, мы едва ли что можем сделать.
Она вздрогнула.
- Как? Мы ничего не будем делать?
- Да, ничего. Уже поздно, и сейчас я отвезу вас домой.
Она всем телом подалась вперед, стиснула руками колени.
- Но, Чес, хоть что-то надо предпринять? Ведь я должна была остановиться. Это, конечно, несчастный случай, но я должна была остановиться. -
Она стала бить кулачками по коленям. - Ведь он может меня узнать, если увидит. А может быть, он даже записал номер. Нет, что-то обязательно
нужно предпринять.
Я допил виски, поставил стакан, потом поднялся.
- Вставайте. Я отвезу вас домой.
Широко раскрыв удивленные глаза, она продолжала сидеть.
- Вы что-то от меня скрываете, да? Что?
- Дело плохо, Люсиль, - выдавил я из себя. - Так плохо, что хуже некуда. Но пугаться не надо.
- Что значит "хуже некуда"? - Голос ее вдруг сорвался на фальцет.
- Вы задавили его.
Она стиснула кулачки.
- Господи! Что, он тяжело ранен?
- Да.
- Отвезите меня домой, Чес. Надо рассказать Роджеру.
- Не нужно ему ничего говорить, - устало произнес я. - Он ничем не сможет помочь.
- Как - не сможет? Капитан полиции - его хороший друг. Роджер ему все объяснит.
- Что объяснит?
- Ну, что я только учусь водить.