-- Вот кому сгодятся, тот пускай с ними и живет, а мы бу-дем жить с Валериком. Правда, сынок? -- Мать подошла то-же к кроватке, склонилась над сыном. -- Уй ти, мой малень-кий, мой холесенький... Иваном. Еще чего!
-- Ну, Валерик -- это тоже не подарок, -- заметил Иван, отходя от кроватки.
-- Да плохо просто! -- загорячился опять Василий. -- Чем нехорошо -Иван Васильевич?.. Царь был Иван Василье-вич...
-- У нас счас, скажи, царей нету, -- тютюшкалась мать с младенцем. -Нету, скажи, царей, нечего на них и огляды-ваться.
-- Ну что ты будешь делать? -- с отчаянием сказал Васи-лий. -- Ну, е-мое, Валериком он тоже не будет, это я тебе тоже не дам. Как недоносок какой -- Валерик... Он должен быть мужиком, а не...
-- Будет Валериком.
-- Нет, не будет!
-- Нет, будет!
-- Назовите в честь деда какого-нибудь, -- посоветовал Иван. -- В честь твоего отца или твоего.
-- Да они обои -- Иваны! -- воскликнул Василий. -- В том-то и дело!
Домой Микола пришел мрачный и решительный.
-- Ты чего такой? -- спросил отец.
Микола сел к столу, положил подбородок на кулаки, за-думался.
-- А?
-- Так.
Отец готовился спать. Сидел на кровати в нижней рубахе, в галифе, босиком. Шевелил пальцами ног.
На печке лежал хворый дед Северьян.
До прихода Миколы они разговаривали и теперь верну-лись к разговору.
-- Он, старик-то, говорит: мы, говорит, пахали их, те поля. Приехали, обрадовались -- землищи-то! И давай. Ну, год, два, три -- пашем. Глядим, а песок-то с той стороны все ближе да ближе к нам. Нам, говорит, тогда старики и совету-ют: "Пусть эта земля лучше залежью будет, лучше поурежьте свои пашни, которые к северу, а эти не трожьте. Бросьте эти поля пахать, не трогайте". Собрались, говорит, мы миром и порешили: не пахать к югу от Сагырлака. И верно: остано-вился песок. Трава-то его держать стала. А счас опять все распахали... И уж заметно, как сохнет к северу. Еще вот лет пять попашем -- и сгубим пашню. Тогда и удобрениями ни-чего не сделаешь -- сожгем только землю...
-- Сказали бы начальству.
-- А то не говорили! Доказывали: никакая это не целина, это залежь, специально которую не трогали, чтобы пески держать с юга. Ну, рази ж послушают!..
-- Тять, я жениться надумал, -- сказал Микола.
-- Эка!.. -- удивился отец. -- Кого же брать хочешь?
-- Вальку Ковалеву, -- негромко ответил Микола.
Отец кивнул головой: слышал кое-что.
-- Ты говорил с ней насчет этого?
-- Та-а... -- Микола мучительно сморщился. -- Нет.
-- Я сватать не пойду, -- твердо заявил отец.
-- Почему?
-- Не хочу позора на старости лет. Знаю я такое сватовст-во: придешь, а девка ни сном ни духом не ведает. Сперва до-говорись с ней, как все люди делают, тогда пойду. А то... ты вечно, Микола... -- все за тебя отец. Прогонют, потом житья в деревне не будет, бежать от стыда придется.
-- Ну, ты тоже прынц выискался: сватать он не пойдет, -- сердито сказал дед Северьян. -- Ты забыл, Тимоха, как я за тебя невесту ходил провожать? Забыл?
Тимофей недовольно нахмурился.
-- Ведь не пойдет она за него. Слышал я -- бабенки тре-пались -- не глянется он ей.
-- Пойдет! -- сказал дед. -- За такого парня!.. Чего ей еще надо?
-- Почему ты думаешь, что не пойдет? -- спросил Ми-кола.
-- Это уж тебе лучше знать. Хоть бы поговорил с девкой!..
-- Пойдем, тять. Я один не сумею.
-- Счас, что ли? -- испугался отец.
-- Счас.
-- Ты что, опупел?
-- Надо... А то поздно будет. Прошу тебя, один раз в жиз-ни сделай...
-- Тимоха, помоги парню.
-- Да почему счас-то? Кто так делает?..
-- А то поздно будет. Фактор один появился... поздно будет.
-- Какой фактор?
-- Ну... поздно будет. Ее спровоцируют.
-- Тимоха...
-- Да ну вас к черту, вы что, на самом деле! Ночь-пол-ночь -- сваты заявились. Завтра хохотать все будут.
-- Вот как раз счас самое время идти, -- рассуждал дед с печки. -Никто не увидит. Откажут, никто знать не будет.
Тимофей вздохнул, задумался.
-- Какой фактор-то? -- спросил он сына. -- Сенька, что ли?
-- Нет.
-- Собирайтесь и идите, а то спать лягут люди. Ничего с тобой, Тимоха, не случится -- сходишь, не похудеешь. Сде-лай одолжение парню. А девка правда хорошая -- на ней па-хать можно.
-- Пойдем, тять.
-- Язви вас в душу!.. Может, с матерью сходишь? Она счас придет...
-- Та-а...
-- Чего она, мать?.. Баба есть баба. Иди, Тимоха. Вишь, загорелось парню: значит, надо. Раз какой-то хвактор по-явился, не надо тянуть. Они нонче такие: не успеешь глазом моргнуть -- поздно будет. Опередить надо.
Отец снял грязные галифе, нашел в сундуке новые брю-ки, надел и, болезненно сморщившись, долго ловил негну-щимися темными пальцами маленькую скользкую пуговицу на ширинке.
-- Тц... сердце мое чует -- на радость зубоскалам идем. Ни хрена из этого сватовства не выйдет. Подождем хоть дня-то?
-- Днем хуже.
-- Какая тебе разница, Тимофей?
-- Вот сошьют, оглоеды!.. Не лезет, хоть матушку-репку пой.
-- Чего там?
-- Пуговица не лезет, мать ее...
-- Подрежь ножницами петельку-то, -- посоветовал дед.
Микола пригладил жесткие волосы. Долго стоял перед зеркалом.
-- Чего бы сделать над собой? -- спросил он деда.
Дед подумал.
-- Ничего, иди так. И так хорошо. Главное, смейся там побольше. Смешно, не смешно -- ты: "Ха-ха-ха-ха..." Девкам это тянется. Был бы я не хворый, пошел бы с вами.
-- Пол-литра-то брать, что ли? -- спросил Тимофей отца.
-- Возьмите в карман, -- сказал дед. -- Понадобится -- она при себе. Не робейте, главное. Ты, Тимоха, тоже посмеи-вайся там поболе. А то ведь придете счас два земледава... слова сказать не сумеете.
Сеня был уже дома, когда пришел Иван.
-- Что так скоро? -- спросил Иван.
-- Я один опыт провел: начал тоже молчать, как Микола. Он меня комиком зовет, а я ему счас доказал.
-- Чего доказал?
-- Что он без меня совсем пропадет.
-- Чем доказал-то?
-- Молчал.
-- Ну?
-- Ну, она нас обоих выгнала.
-- Обои вы комики... Как дети, честное слово.
-- Нет, пусть он теперь не вякает.
-- Что, девок, что ли, не хватает в деревне?
-- Они не такие...
-- Зря ты, Сенька... Ты же видишь, не любит она тебя.
Сеня -- в майке и в длинных трусах -- задумался около сундука.
-- Видать-то я вижу, братка, -- серьезно и грустно сказал он. -- А отстать не могу. Умом все понимаю, а вот тут... болит. И ничего не могу сделать. Девки есть... полно. Но все не такие.
-- Чем она тебе так уж?..
-- Она какая-то надежная. Я бы с ней не пропал. Мне с ней легко как-то. Увижу ее, радуюсь, как дурак. Прямо, как праздник сделается. И вот ты же заметил: я сразу остроум-ный какой-то становлюсь, жизнерадостный... Счас уж -- ка-кое горе, и то... вспомнишь про нее, легче становится. Я бы с ней хорошо прожил.
Иван прилег на кровать. Закурил. Непонятно, то ли слу-шал брата, то ли думал о чем-то своем.
-- А так просто жениться -- лишь бы жениться -- не-охота. Вон ребята женются... Год-два поживут -- и уже на-доели друг другу. Он норовит, как бы скорей из дому да вы-пить с дружками, она -- ругается. И как скоро ругаться вы-учиваются! Так поливает, другой старухе не угнаться. Что за жизнь?.. Ни себе, ни людям. Охота не так.
-- Всем охота, -- сказал Иван. -- Не всегда получается. Ты сам крепко виноват: смеются над тобой люди...
-- Они ж не со зла.
-- Какая разница. Доверчивый ты, душонка добрая и та... вся открытая. А есть любители -- кулаком туда ткнуть. Тоже не со зла, а так -- от скуки: интересно посмотреть, как скорчишься.
-- Да меня вроде ничего... любят.
-- Хм...
-- Так ведь и я их люблю! Оттого иной раз и выкинешь какую-нибудь штуку, чтобы посмеялись хоть. А то ходют как сонные... Жалко порой делается.
-- Мало били... не рассуждал бы так.
-- Тебе что, часто попадало?
-- Я так, к слову. -- Иван поднялся. Прошел к порогу, бросил окурок в шайку. -- Это хорошо, что ты парень весе-лый. Но иногда надо и зубы показать. А то заласкают, как...