– Bitte, Sie sollen hier setzen
[20]
– Тогда что же вы делаете в горах, если не катаетесь?
– Когда‑то я прыгал с шестом, – сказал я ей и заметил, как она повторяет про себя, затем кивает, догадавшись, о чем я. Теперь я видел, как она пытается нащупать связь между горами и прыжками с шестом. Имел ли он в виду, что приехал в горы, потому что когда‑то прыгал с шестом? «Как она справится с этим? – размышлял я. И еще: – Куда, черт возьми, подевался Меррилл?»
– Прыгали с шестом? – повторила она на своем неуверенном немецком. – Sie springen mit einen Pol?
– Да, когда‑то, – подтвердил я. – Но разумеется, не сейчас.
Теперь она задумалась над моим «разумеется». Но она лишь сказала:
– Погодите. Когда‑то вы прыгали с шестом, но больше не прыгаете, правильно?
– Ну да. – Я кивнул, а она продолжила:
– И вы здесь в горах, потому что когда‑то были прыгуном?
Она была бесподобна; я был без ума от ее настойчивости. При подобных ничего не значащих обстоятельствах большинство людей давно бы бросило все попытки что‑либо понять.
– Почему? – настойчиво потребовала она от меня объяснений. – Я хочу сказать, какая связь между вашим приездом сюда и вашими прежними занятиями прыжками с шестом?
– Не знаю, – чистосердечно признался я, как если бы это она сама предложила мне эту проблему.
Она выглядела совершенно сбитой с толку. – Какая связь может быть между горами и прыжками с шестом? – спросил тогда я. Она зашла в тупик; видимо, она решила, что тут что‑то не так с ее немецким.
– Вам нравится высота? – попыталась она снова.
– О да. Чем выше, тем лучше. – И я улыбнулся.
Должно быть, она догадалась о том, что я шучу, поскольку тоже улыбнулась.
– Вы привезли ваши шесты с собой?
– Мои шесты?
– Ну да.
– Разумеется, я привез их с собой.
– В горы…
– Ну да.
– Так вы таскаете их повсюду, да? – Теперь она уже откровенно веселилась.
– Но только по одному.
– О, ну да!
– Меня ломает от ожидания своей очереди на подъемнике.
– Так вы просто прыгаете с шестом, да?
– Намного труднее спускаться вниз.
– А чем вы занимаетесь? – спросила она. – Я имею в виду, на самом деле.
– Я все еще не решил, – ответил я. – Честное слово! – Я сделался серьезным.
– И я тоже, – кивнула она. Она тоже стала серьезной, поэтому я отставил в покое немецкий и перешел на английский.
– Но нет ничего такого, – сказал я ей, – что я мог бы делать так же здорово, как ты катаешься на лыжах.
Обе подружки были поражены.
– Так он американец, – сказала одна из них.
– Он прыгает с шестом, – сообщила им Бигги, улыбаясь.
– Прыгал когда‑то, – поправил я ее.
– Он держит нас за дурочек, – заявила самая некрасивая, обиженно глядя на Бигги.
– Зато у него отличное чувство юмора, – возразила ей Бигги, затем – мне на немецком, чтобы они не поняли: – Я теряю чувство юмора, катаясь на лыжах. В спорте нет ничего смешного.
– Просто ты не видела, как катаюсь я.
– Так зачем ты здесь? – снова спросила она.
– Присматриваю за другом, – ответил я, виновато оглядываясь вокруг в поисках Меррилла. – Он надрался, и у него диабет, а сейчас он куда‑то пропал. Я должен найти его.
– Тогда почему ты его не ищешь?
Я продолжал сохранять приватность, говоря на немецком:
– Потому что вошла ты, и я не хотел пропустить такое событие.
Она улыбнулась, но отвела взгляд в сторону; ее подружки надулись на нее из‑за того, что она говорила по‑немецки, но она продолжила:
– Тут не самое подходящее место, чтобы цеплять девчонок. Ты, видно, плохо старался, не то не торчал бы в таком месте, как это.
– Это правда, – согласился я. – Подцепить девушку здесь нет никакого шанса.
– Нет, здесь нет, – подтвердила она. Но она улыбалась. – Иди ищи своего друга, – сказала она. – Я пока никуда не ухожу.
Именно это я и собирался делать, только не знал, с чего начать. Под столами мрачного подвала где бедный Меррилл мог лежать в диабетической коме? Или на третьем этаже Тауернхофа, где он делает тест и портит раковину своими пробирками с мочой?
Затем я заметил, как стало тихо за столом, – соседним, что за девицами, – там некоторые из мужчин застыли, поглощенные какой‑то интригой. Силуэт огромной собаки, выползшей откуда‑то из‑под девиц, медленно приближался к нам. Герр Халлинг стоял наготове у стойки бара с прижатым к губам пальцем, делая вид, что ничего не замечает. Затем в тусклом свете на уровне нашего стола медленно выросла тень лыжной палки, петля на ее конце раскачивалась, словно дирижерская палочка, двигаясь к пространству между локтем (на столе) и грудью чемпионки среди женщин по гигантскому слалому.