Я никогда раньше не хранил верность до такой степени, честное слово, но этот парень… ты понимаешь, он совершенно особенный.
– Я не такой, как ты, – ответил я ему. – Я хочу сказать, что я мог бы быть таким, но ты ошибаешься.
Он взял меня за руку.
– Это ничего, – сказал он мне. – Я понимаю. Как‑нибудь в другой раз, посмотрим. Как тебя зовут?
– Забудь об этом, – улыбнулся я ему. И зашагал прочь, стараясь оставить его зловоние позади вместе с ним. На этой убогой улочке в своем ярком прикиде он походил на некоего голубого рыцаря, только что явившегося в вымерший от чумы город, отважного, нелепого и обреченного.
– Не нужно задирать нос! – крикнул он мне вдогонку. – Никогда не оправдывайся, но и не задирай нос!
Необычный совет от страннейшего из провидцев! Вниз по темной Айова‑авеню, где орды мучителей гомиков таятся в каждой подворотне. Оставят ли они меня в покое, если я докажу им, что я правильный? Если мне попадется девушка, должен ли я ее изнасиловать? Посмотрите на меня! Я нормальный!
Или мне следует оставить отдернутыми занавеси на окнах, когда я вернусь домой к моей рыжеватой львице, растянувшейся на нашей скомканной постели среди журналов и маленьких подушек с вышитыми на них альпийскими пейзажами.
– Господи, чем это ты пахнешь! – уставилась на меня Бигги.
И ужас предстоящего объяснения охватил меня, не менее сильный, чем пары сдобренной духами мочи, исходившие от меня после контакта со служащим из книжного магазина Рута. Я представлял собой разжиженную версию его ужасного запаха.
– В чем это ты? – спросила Бигги. – Кто это был? Ты, подонок…
– Я всего лишь был в «Бенни», – пытался оправдаться я. – Там в мужском туалете был один гомосексуалист. Знаешь, тот, что работает в книжном магазине Рута? – Но Бигги подползла к краю кровати, обнюхивая меня всего и поднося к носу мои руки. – Честное слово, Бигги, – начал я, пытаясь ущипнуть ее за щеку, но она оттолкнула меня.
– Ах ты, сукин сын, чертов ублюдок, Богус…
– Я не сделал ничего плохого, Биг, клянусь…
– Господи! – воскликнула она. – И ты посмел притащиться с ее запахом ко мне домой!
– Бигги, это все из‑за того проклятого гомика в мужском туалете. Его вываляли в моче, разбили туалетную воду, которая была у него в кармане… – «Вот дерьмо, – подумал я. – Это звучит слишком невероятно, чтобы кто‑то мог поверить». И я добавил, совершенно ни на что не надеясь: – Это был очень сильный запах, он впитался…
– Могу поклясться, что это был сильный запах! – набросилась на меня Бигги. – От нее несло как от сучки, у которой течка! Она оставила свой запах по всему твоему телу!
– Я ничего такого не делал, Бигги…
– Это одна из тех индианок в хламиде, с вихляющими бедрами, пахнущая как целый гарем! О, я знаю тебя, Богус! Ты всегда бегал за такими, разве нет? Ты всегда заглядывался на чернокожих, восточных извращенок и смуглых евреек! Черт бы тебя побрал, я вижу тебя насквозь!
– Ради бога, Биг…
– Это правда, Богус! – выкрикнула она. – Честное слово, ты всегда бегал за такими, я знаю. За шлюхами с длинными патлами… поганым университетским дерьмом.
– Господи, Бигги!
– Ты все время хотел, чтобы я была другой, – заявила она, ударив кулаком. – Посмотри, что ты мне покупаешь. Ты покупаешь мне ужасные тряпки. Повторяю тебе, они мне не идут! У меня слишком широкие бедра. «Не носи лифчик, – говоришь ты мне.
«Не носи лифчик, – говоришь ты мне. – У тебя потрясные титьки, Биг», – уверяешь ты. Но если я не стану носить лифчик, то буду шлепать ими как корова! «Ты выглядишь потрясно», – говоришь ты. Господи, я отлично знаю, как я выгляжу. Да у меня соски больше, чем у некоторых девчонок титьки!
– Это правда, Биг. Они такие. Но я люблю твои соски, Бигги!
– Нет, не любишь! – выкрикнула она. – И ты все время повторяешь, что ты не любишь блондинок. «Я не люблю блондинок, как правило», – твердишь ты, а потом грубо хватаешь меня за разные места. «Как правило», – говоришь ты, заставляя меня чувствовать себя…
– Я сейчас заставлю тебя почувствовать кое‑что, – заорал я, – если ты не заткнешься!
Она отступила назад, между нами оказалась кровать.
– Только тронь меня, негодяй…
– Я ничего такого не делал, Биг…
– Ты, вонючка! – выкрикнула она. – Ты, наверное, занимался этим в сарае! Валялся со свиноматкой в… в навозе!
Я сорвал с себя рубашку и навис над ней.
– Понюхай меня, черт бы тебя побрал, Бигги! Пахнут только мои руки…
– Только твои руки, Богус? – с ледяным спокойствием произнесла она. – Ты что, трахал в сарае пальцем козу, а? – Это было выше моих сил, поэтому я сбросил ботинки, сорвал с себя брюки и набросился на нее, пытаясь стянуть трусы с колен.
– Ты, животное! – завопила она. – Убери от меня свою грязную тыкалку, Богус! О‑о‑о‑о! Ты не знаешь, какую заразу ты подцепил! Я не хочу из‑за тебя иметь то же самое.
Она увернулась, кинулась к кровати, когда я рванулся за ней, зацепилась подолом своей нелепой вздувшейся ночнушки из отвратительной фланели, которая разорвалась по шву до самого горла, и упала плашмя на кровать. Я почти накрыл ее собой, когда она изо всех сил лягнула меня своими мощными ногами лыжницы прямо в грудь, оставив в моих руках лохмотья ночной рубашки, и рванула в коридор. Я поймал ее сзади у дверного проема, но она через мое плечо вцепилась одной рукой прямо мне в волосы, просунув другую меж своих ног, она потянулась в сторону моего мужского естества. Я произвел быструю и точную подсечку – самую лучшую, уверен, за всю мою карьеру борца. Я был уверен, что она будет ошарашена, но она резко ударила локтем мне по горлу и вцепилась в меня руками и коленями. С Бигги всегда нужно следить за ее ногами. Я запоздало попытался отбиться от нее, брыкаясь, но она вскочила и потащила меня на спине через комнату, ковыляя к комоду, перед которым ловко скрутила меня, стараясь засунуть мою голову и плечи в выдвинутый ящик.
В глазах у меня заплясали звезды, и я прикусил язык, который, несмотря на постоянное при‑кусывание в каждом поединке в течение всей моей спортивной карьеры, я так и не научился держать во рту. Я вцепился ей в бедро, когда она попыталась отскочить от комода, ловко блокируя ее свирепый апперкот лбом, и, пока она потирала больное место рукой, я увернулся от ее колена и опрокинул ее на пол боковой подсечкой – на этот раз захватив ножницами ног и придавив ее дальнюю руку своим телом (отчаянный маневр, который я часто использовал в своей карьере). Она молотила свободной рукой, пытаясь куда‑нибудь попасть. Я воспользовался этим моментом, чтобы закрепить свое преимущество, и захватил обе ее руки, согнув их под прямым углом к телу и приподняв ее с упором на шею сзади. Она сучила своими смертоубийственными ногами вокруг меня, хотя и была накрепко зажата; на самом деле, я ее даже отправил в туше. Но здесь поблизости не было рефери, чтобы шлепнуть по мату и развести нас. Двойной захват руками причинил ей боль, я это знал, поэтому плавно придвинул свой бледный живот к ее голове, подсунув пупок прямо к ее разгоряченной щеке, следя, чтобы она не укусила.