Должен признаться, я не всегда следовал этим советам. И потому совершал ошибки, которых вполне мог избежать. Но я же не знал, кто дает мне эти советы.
– Альфонс Ребане был непримиримым борцом против коммунистического режима. Вы разделяете политические взгляды своего деда?
– Как же их можно не разделять? – удивился Томас. – Сейчас все стали антикоммунистами. Даже коммунисты.
– Господа, разрешите мне закончить на этом пресс‑конференцию, – объявил Кыпс. – Благодарю всех. Благодарю Томаса Ребане за откровенность его ответов. Объявляется перерыв. После него желающие смогут присутствовать на репетиции одного из центральных эпизодов будущего фильма. Реальные киносъемки – процесс кропотливый и для постороннего наблюдателя попросту скучный. Но мне хотелось бы дать вам представление о фильме, поэтому я проведу так называемый мастер‑класс. Артистов и режиссерскую группу прошу не расходиться. Еще раз, господа, спасибо за внимание!
Толпа потекла под навес к заскучавшим официантам, солидные гости неторопливо спускались с подмостков, на ходу обмениваясь впечатлениями о пресс‑конференции. Говорили в основном по‑эстонски. Лишь однажды мое ухо уловило русскую речь. К Томасу Ребане, сошедшему с трибуны в сопровождении национал‑патриота Янсена, подошел квадратный спонсор, заявивший в начале пресс‑конференции, что он эстонец и этим, блин, все сказано, и проговорил со странным выражением, с эдакой смесью удивления, уважения и пренебрежения:
– Ну ты даешь, Фитиль! Внук Альфонса Ребане! Никогда бы не подумал.
– И тебе, Краб, придется с этим считаться, – не без вызова ответил потомок эсэсовца.
– Никаких «фитилей», Анвельт, – приказал национал‑патриот. – И никаких «никогда бы не подумал». Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Ясно?
– Вник. Проехали Фитиля. Господин Ребане. А просто Томасом я могу тебя называть?
– Можешь. Кстати, Краб, у тебя зависли мои десять штук баксов. Закинь мне их. Счетчик я включать не буду, но советую не тянуть.
– Какие десять штук? – возмутился квадратный Анвельт. – Я твоих бабок в глаза не видел!
Томас Ребане обернулся к Янсену:
– Значит, это вы должны мне мои десять тысяч?
– Свободны, Анвельт, – сухо кивнул национал‑патриот. А когда тот отошел, резко посоветовал Томасу:
– Не забывайтесь, молодой человек. Если бы не я, вы никогда не узнали бы, что являетесь внуком Альфонса Ребане.
– Но я узнал. А теперь узнали все. И вам тоже придется с этим считаться. Я хочу получить свои бабки. Мне не нравится, когда они лежат в чужом кармане.
– Да отдаст он вам ваши жалкие баксы, отдаст! – раздраженно бросил Янсен.
– Другой разговор, – с удовлетворением констатировал внук национального героя. – А теперь я бы чего‑нибудь выпил. Чего‑нибудь невульгарного, соответствующего человеку моего положения.
– Обойдетесь! – прикрикнул национал‑патриот. – Не забывайте, что вы под домашним арестом. А в условия домашнего ареста входит сухой закон. Пойдемте, мы должны присутствовать на мастер‑классе.
– Хоть сценарий дали бы почитать, – сказал Томас. – А то меня будут спрашивать о подвиге дедули, а что я могу сказать?
– Получите сценарий, – пообещал Янсен. – Возьму экземпляр у Кейта. Он вряд ли станет его перечитывать. А у вас для этого будет много времени.
– Связался я с вами! – пробормотал Томас Ребане и послушно поплелся за Янсеном.
– Тут какая‑то темниловка, – заключил Муха, прислушивавшийся, как и я, к этому странному разговору.
– Но мне он почему‑то нравится, этот фитиль. Хоть он и внук эсэсовца. По‑моему, редкостный раздолбай. Но в этом гадюшнике выглядит нормальным человеком. А что это, если не гадюшник? Снимать фильм про подвиги эсэсовцев в годы Великой Отечественной войны! Это надо же! Я даже представить себе не мог, что такое вообще возможно!
Толпа начала редеть. Серьезные гости презентации рассаживались по своим джипам и «мерседесам», машины выруливали на асфальтированный проселок и исчезали среди холмов. Артист оглянулся на пустеющую стоянку и попросил меня, отдавая ключи от «мазератти»:
– Запри тачку. И крышу подними – вдруг дождь.
– Может, двинем домой? – предложил я. – Трасса пустая, к утру доберемся.
– Нет, – буркнул Артист. – Останемся. Досмотрим.
– Чего смотреть‑то? – удивился Муха. – По‑моему, все и так ясно.
– А мне не все!
– Молчу, – сдался Муха. – Как скажешь. Сегодня твой день.
Как и на всех современных дорогих машинах, черная кожаная крыша «мазератти» приводилась в действие электрическим приводом. После нажатия клавиши она мягко наползала с багажника к лобовому стеклу, отделяя пассажиров от суеты жизни. Я немного посидел в этом оазисе спокойствия и комфорта, пытаясь понять, что это за странное действо, свидетелями которого мы оказались.
Резкая стычка между журналистом из русскоязычной «Эстонии» и явным националистом из «Ээсти курьер» уже сама по себе вызывала недоумение. Странным был сам предмет спора. Если правда, что от рук коммунистов погибло в тринадцать раз больше эстонцев, чем от рук фашистов, это может объяснить ненависть к коммунистам. Но разве может это объяснить, а тем более оправдать любовь к фашистам? Так, во всяком случае, казалось мне. В Эстонии, похоже, думали по‑другому. Иначе не затеяли бы этот фильм.
И тут до меня вдруг дошла вся фантасмагоричность происходящего – не в деталях, а в целом. Во всем мире до сих пор вылавливают военных преступников и судят, несмотря на их престарелость. А здесь с помпой запускают фильм про подвиги эсэсовцев. Они тут действительно с дуба съехали?
Был только один вариант, при котором все это было бы естественным и даже рутинным: если бы Вторая мировая война закончилась полной и окончательной победой Третьего рейха под мудрым предводительством вождя всех времен и народов генералиссимуса Адольфа Гитлера. Но она вроде бы закончилась чуть‑чуть не так. Или я ошибаюсь?
Твою мать. В демократической Эстонии. Сегодня. Снимают фильм о подвигах эсэсовцев. А выйдет он через год. Ну, правильно: как раз к 55‑летию со дня Победы. Это что, такой подарок ветеранам Великой Отечественной войны?
Кому все это понадобилось? Зачем?
А ведь кому‑то понадобилось. Об этом свидетельствовал даже размах презентации.
Что все это, черт возьми, значит?
Не придя ни к какому выводу, я допил остывший кофе из термоса и вернулся к помосту, на котором режиссер Март Кыпс проводил показательную репетицию – мастер‑класс.
Начало смеркаться. Над речушкой, призванной исполнять роль Векши, стелился туман, словно загустели заросли ивняка и краснотала на низинном берегу. Заработала передвижная электростанция, питающая осветительные приборы. Мощные юпитеры вспыхнули над помостом, на котором проводилась пресс‑конференция. Теперь он превратился в съемочную площадку. Реквизиторы установили дощатый стол, расстелили на нем штабные карты, расставили гильзы от сорокапятимиллиметровых снарядов, наполненные соляркой, в которой плавали матерчатые фитили, – коптилки военной поры.
Тусовка съежилась. Телевизионщики уехали готовить материал к эфиру, солидные гости, отметившись, поспешили к своим делам. Но некоторые остались. Почему‑то остался правительственный чиновник Генрих Вайно.