Артист сразу повеселел.
– Муха, гони вкруговую, – приказал он. – К понтонному мостику. А там разберемся.
Мы с Томасом выгрузились из уазика и потащились к стогу, возле которого была спрятана «мазератти». Пока я очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился:
– А плащ? Я забыл плащ!
– Какие проблемы? Сходи и возьми, – предложил я.
– Это ты так шутишь, да? – спросил он.
Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.
Томас с робкой надеждой спросил:
– У вас выпить ничего нет?
– Ну ты даешь! – восхитился я. – Сейчас только об этом и думать!
– А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на минеральной воде «Нарзан»?
Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:
– Вы кто, ребята?
– А ты? – вопросом на вопрос ответил я. – Кто ты? Если ты внук национального героя, почему тебя держат на «губе»?
– Они называют это – под домашним арестом, – объяснил Томас. – В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на «губу». С гарантией, что не свалю.
– Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают?
– Я им нужен.
– Зачем?
– Не знаю. Это все – раскрутка. Понимаешь? И фильм – раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они раскручивают.
– Тебя?
– Нет. Альфонса Ребане.
– Твоего деда, – уточнил я.
– Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по‑русски, – это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом‑то все и дело!
– Точно?
– Еще бы не точно!
– Так, – сказал я. – Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.
Прошел час. Их не было.
Час двадцать. Их не было.
Час сорок. Никого.
Я сидел в анатомическом водительском кресле «мазератти», облегающем спину и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше – в лагере поднимут тревогу или они вернутся.
Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался.
Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа – тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.
И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были – и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся – не показалось. Ни единого огонька.
Что бы это могло значить?
4.10. Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды.
4.30.
– Вон они! – вдруг сказал Томас.
– Где?
– Да не впереди – сзади!
Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:
– Все в порядке. Гони!
– А где уазик?
Он неопределенно махнул рукой:
– Там бросили. Вместе со всеми «калашами». Гони, Серега, гони!
Я не заставил себя упрашивать.
Гони, Серега, гони!
Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены – в лагере «Эста» объявили тревогу. Я дал под сотню – больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. «Мазератти» огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.
– Тормозни! – скомандовал Артист. – Теперь мы в полной безопасности.
Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился.
– Вот отсюда все будет хорошо видно, – удовлетворенно сообщил он.
Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопино – морозы и вьюги, а здесь – почти весна. Было что‑то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.
Артист напряженно всматривался в сторону Векши.
– И чего мы ждем? – спросил я. – Когда совсем рассветет?
– Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.
– И что будет?
– Увидишь.
Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:
– И все ты, Артист! Из‑за тебя хорошие штаны испортил!
На брючине его костюма темнело мазутное пятно.
– Отчистишь, – отмахнулся Артист. – Бензинчиком ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с ними?
И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.
– Всё! – завопил Артист. – Смотрите!
И мы увидели.
Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Вернее, серии взрывов, которые сливались друг с другом, образуя какой‑то утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что это такое: это начал рваться боезапас в «тиграх».
От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.
– Вот вам, суки, битва на Векше! – изрек Артист. – Валим!
Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел за руль и погнал «мазератти» к шоссе, которое связывало Тарту с Таллином.
– А теперь объясни мне, что это было, – попросил я Артиста.
– Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник, которым включается освещение. Единственная проблема была – взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в штабном блиндаже.
– И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к танкам, – добавил Муха. – До чертовой матери они его наготовили.
– А насчет трупов можешь не беспокоиться, – заверил меня Артист. – Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом с ним ничего не взрывалось.
– Это, конечно, утешает, – сказал я. – Но я тебя спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я тебя спросил совсем о другом.
– Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные эстонские патриоты отступили.