Над печными трубами вились дымы, кланялись колодезные журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные коровы знаменитой эстонской черно‑пестрой породы с мотающимися на шеях жестяными боталами.
– Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, – продолжал успокаивать нас и себя Артист. – А они керосинили до утра, сейчас дрыхнут, как... Черт! – сказал он, увидев замигавший красный светодиод антирадара. – Кому же это не спится в такую рань?
Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура которого маячила возле стеклянной будки поста. Он был без бронежилета, как это заведено сейчас у российских гаишников, и даже без «калашникова» на груди. Хорошо они тут живут, мирно. В руках у полицейского была черная труба переносного локатора типа «Барьер‑2», он с интересом смотрел на цифры, мелькающие на дисплее, и наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку обойдется водителю превышение скорости. Кто рано встает, тому Бог подает.
Артист сбросил скорость до девяноста.
– Сейчас нас оштрафуют, – сообщил Томас. – На этой дороге везде стоят знаки «шестьдесят».
– Перебьются! – ухмыльнулся Артист и нажал на антирадаре кнопку подавления локаторного сигнала. И видно, сработало: полицейский начал озадаченно вертеть свой прибор в руках, трясти, заглядывать в трубу, протирать дисплей, на котором вместо цифр плавал туман. Он был так обеспокоен поломкой своего кормильца, что лишь мельком глянул на просвистевшую мимо него «мазератти». Потом вдруг, словно вспомнив что‑то, уставился нам вслед и метнулся к будке.
– Побежал звонить, – прокомментировал Томас. – На следующем посту нас задержат, потому что пользоваться антирадарами в Эстонии запрещено. А радарами с подавлением – тем более.
– Отмажемся, – отмахнулся Артист. – Баксы они у вас берут?
– Нет, они берут кроны, – объяснил Томас. – А баксы они хватают. И сразу заглатывают. Как и ваши в России.
– Наши? – вступился за честь России Артист. – Никогда! Наши сначала просят съездить в банк и поменять баксы на рубли. А вот их хватают.
– Я бы вернулся, – подал голос Муха. Он оглянулся и снял свое предложение: – Поздно.
Полицейский «форд», стоявший возле поста, сорвался с места и устремился нам вслед, включив мигалки.
– Тормозни, – приказал я Артисту. – С одним мы договоримся.
Артист сбавил скорость. Но полицейский не стал догонять нас. Он держал дистанцию в полкилометра, не приближаясь. Это был плохой признак. Но бессонная ночь со всеми нашими приключениями притупила чувство опасности. Самоуверенность Артиста, все еще наполненного дурацкой победительностью, невольно передалась и мне. Подумалось: обойдется. Артист поднажал. «Форд» отстал. Но когда впереди показался второй пост дорожной полиции, я понял, что не обойдется.
Это была такая же стеклянная будка, как и прежний пост, но выглядел он совсем не так мирно. Шоссе перегораживали две полицейские машины с включенными проблесковыми маячками. Возле них стояли четверо постовых в бронежилетах. В руках у них были «калаши» с недвусмысленно направленными в нашу сторону стволами.
«Понял? – спросил меня мой внутренний голос. – А что я тебе, мудаку, говорил?»
Артист бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и взялся за ручник, явно намереваясь юзом развернуть «мазератти» в обратном направлении.
– И не думай! – приказал я. – Попали – значит, попали.
Старое правило: сделав ошибку, не торопись ее исправлять, чтобы впопыхах не наделать новых.
Старое правило: сделав ошибку, не торопись ее исправлять, чтобы впопыхах не наделать новых.
Повинуясь знаку, поданному автоматным стволом одним из полицейских с сержантскими погонами, Артист съехал на обочину, опустил стекло и дружелюбно поинтересовался:
– Доброе утро, командир! Какие проблемы?
При виде эсэсовского роттенфюрера в красноармейской пилотке сержант слегка прибалдел, но бдительности не утратил.
– Документы! – потребовал он, подойдя к водитель‑ской двери левым боком – так, что ствол «калаша» оставался направленным на Артиста. Остальные трое рассредоточились и довольно грамотно страховали товарища.
Сержант внимательно просмотрел паспорт и права Артиста, заглянул в салон:
– Кто ваши пассажиры?
– Друзья, командир.
– Прошу всех выйти из машины.
Все‑таки Европа – это Европа. Наш ОМОН уже выбросил бы нас на асфальт, да еще и прошелся бы по ребрам ботинками – так, для профилактики и утверждения собственного достоинства.
Мы вышли. Лишь Томас замешкался. Он поспешно извлек из пакета бутылку водки и приложился к ней, верно рассудив, что потом этой возможности может и не быть. А хотелось еще немного побыть свободным.
Нам приказали встать лицом к машине и положить руки на крышу, сноровисто обыскали и разрешили опустить руки.
Сержант снова заглянул в салон.
– Выходите! – приказал он.
– Иду, иду! – отозвался Томас.
Согнувшись в три погибели, он вылез из низкой машины, распрямился во весь свой рост, одернул сюртук и расправил смятую гвоздику в петлице. После чего поднял руки, широко улыбнулся и что‑то приветливо сказал по‑эстонски. Но вместо того чтобы поставить Томаса к машине и обыскать, все четверо полицейских уставились на него, а у одного, самого молодого, даже рот открылся.
Томас снова улыбнулся и что‑то сказал по‑эстонски, подкрепляя жестом свои слова: «Я к вашим услугам, господа». В этом роде.
Полицейские опустили автоматы, а сержант почтительно задал какой‑то вопрос. В его мягкой речи я уловил лишь одно слово: «Ребане».
– Совершенно верно, я Томас Ребане, – ответил Томас. Чтобы понять смысл его слов, не требовалось знания эстонского языка.
А тут и вовсе началось что‑то непонятное. Трое полицейских вытянулись по стойке «смирно», а сержант вскинул руку к козырьку форменной фуражки и отрапортовал – надо полагать, представился. Потом произнес недлинную речь. Томас выслушал ее с благосклонным вниманием и протянул сержанту руку. Тот почтительно пожал ее и отступил в сторону, давая возможность остальным полицей‑ским совершить торжественный обряд рукопожатия. После чего все четверо вновь вытянулись по стойке «смирно», отдали честь, а сержант поднял над плечом кулак и негромко, но со значением произнес два слова. И убей меня Бог, если слова эти были не «Зиг хайль!»
Томас в ответ тоже поднял кулак к плечу и так же негромко, со значением повторил:
– Зиг хайль!
Сержант вернул Артисту документы:
– Прошу извинить за беспокойство. Счастливого пути, господа!
Полицейские машины разъехались, освобождая дорогу. Артист посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:
– Не понял.
– Твоя машина может ехать быстро? – спросил Томас. – Так пусть она едет очень быстро.
«Мазератти» с места набирала сто километров за четыре секунды, а с ходу она выскочила за те же секунды на скорость под двести.
– А теперь не так быстро, – распорядился Томас. – Следующий пост – через тридцать километров. А слева – поворот к старому кирпичному заводу. Вот он. Заворачивай!
Машина съехала с асфальта на проселок и тут же завязла в песке.