.. Мы чужую родню наперечет знаем... И Потоцкие, и Язловецкие, и Лащи - все ее родня.
Вот как оно было, сударь...
Тетушка расправила фалды, уселась поудобнее, чтобы ничто не мешало ей предаться любимым воспоминаниям; растопырив пальцы одной руки и
вытянув указательный палец другой, она приготовилась к счету всех дедов и прадедов, после чего начала:
- Дочка пана Якуба Потоцкого <См. прим.> от второй жены, в девичестве Язловецкой, Эльжбета, вышла замуж за пана Яна Сметанко, подольского
хорунжего...
- Сделал зарубку! - сказал Заглоба.
- От этого брака родился пан Миколай Сметанко, тоже подольский хорунжий.
- Гм! Высокое звание!
- А тот в первом браке был женат на Дорогостайской... Нет! На Рожинской!.. Нет, на Вороничувне! Ах, чтоб тебя! Забыла!
- Вечная ей память, как бы ни называлась! - с серьезной миной сказал Заглоба.
- А во второй раз он женился на Лащувне...
- Вот оно, оно самое! И какой же этого брака effectus? <Результат (лат.).>
- Сыновья у них умерли...
- Любая радость в этом мире недолговечна...
- А дочери... Младшая, Анна, вышла замуж за Езерковского из рода Равичей, комиссара по размежеванию Подолья, который потом, дай бог не
соврать, мечником подольским был.
- Как же, помню! - уверенно сказал Заглоба.
- От этого брака, как видишь, сударь, и родилась Бася...
- Вижу еще и то, что сейчас она целится из Кетлинговой пищали.
Дрогоевская и маленький рыцарь были увлечены беседой, а Баська тем временем утехи ради целилась из пищали в окно.
При виде этого зрелища пани Маковецкая всколыхнулась и затараторила тоненьким голосом:
- Ох, пан Заглоба, сколько у меня хлопот с этой девицей, ты и представить себе не можешь! Чистый гайдамак!
- Если бы все гайдамаки были такими, я бы давно с ними в степи ушел.
- Ружья, лошади да война у нее на уме! Как-то вырвалась из дому на утиную охоту, с дробовиком. Забралась в камыши, тут, глядь, камыши
расступились, и что же? Татарин высунул башку, он камышами в деревню крался. Другая бы напугалась, а наша, отчаянная, возьми да и пальни из
дробовика. Татарин - хлоп в воду! И представь себе, сударь, на месте его уложила... И чем - зарядом дроби...
Тут пани Маковецкая снова затряслась всем телом, хохоча над злополучным татарином, а потом добавила:
- И то сказать, спасла нас всех, целый отряд шел, а она вернулась, подняла шум, и мы с челядью успели в лесу укрыться. У нас так всегда!
Лицо Заглобы расплылось от восхищения, он даже прищурил глаз, потом сорвался с места, подскочил к барышне и, не успела она опомниться,
чмокнул ее в лоб.
- От старого солдат за татарина в камышах! - сказал он.
Барышня тряхнула светлыми вихрами.
- Всыпала я ему! Верно? - воскликнула она таким нежным, почти детским голоском, что казалось странным слышать из ее уст столь воинственные
речи.
- Ах, гайдучок ты мой бесценный! - расчувствовался Заглоба.
- Подумаешь, один татарин! У вас, поди, тысяча на счету - и шведы, и немцы, и венгры Ракоци. Куда мне до вас! Других таких рыцарей во всей
Речи Посполитой нет.
Это я доподлинно знаю. Ого!
- А мы, коли есть охота, и тебя научим сабелькой махать. Я-то отяжелел малость, но Михал хоть куда.
Услышав такое предложение, Бася подпрыгнула от восторга, поцеловала пана Заглобу в плечо, а маленькому рыцарю сделала реверанс и сказала:
- Благодарю за обещание! Немного я уже умею!
Но Володыевский, занятый беседой с Кшисей, ответил весьма рассеянно:
- К вашим услугам, сударыня!
Заглоба, расплываясь в улыбке, снова подсел к супруге латычевского стольника:
- Пани благодетельница, я отлично знаю, что турецкие сладости отменные, не один год мне в Стамбуле просидеть пришлось, но знаю не хуже, что
и охотников на них тьма. Как же случилось, что на таких отменных девок до сих пор охотников не нашлось?
- Помилуй! Таких, что им руку и сердце предлагали, хватало. А Баську мы в шутку трижды вдовой называем, потому что к ней сразу три
достойных кавалера <См. прим.> сваталось: пан Свирский, пан Кондрацкий и пан Чвилиховский, все шляхтичи из наших мест, с поместьями, коли
хочешь, я и сейчас могу всю их родню по пальцам перечесть.
Сказавши это, пани Маковецкая растопырила пальцы левой руки и выставила указательный палец правой, но Заглоба быстренько перебил ее:
- Ну и что же с ними сталось?
- Все трое на войне головы сложили, потому-то мы Баську и называем трижды вдовой!
- Гм! Ну и как же она перенесла такой удар?
- Видишь ли, сударь, для нас это дело привычное, в наших краях редко кто, до преклонных лет дожив, своей смертью умирает. Даже и присловье
у нас есть - шляхтич умирает в полет. Как Баська удар перенесла? Поплакала, бедняжечка, малость, отсиделась на конюшне, она, чуть случится что,
тотчас на конюшню бежит! Пошла я туда за нею и спрашиваю: “Кого оплакиваешь, Бася?” А она в ответ: “Всю троицу сразу!” Отсюда я заключение
сделала, что ни один ей не приглянулся... Потому, должно быть, что голова у нее чем-то другим занята, не снизошла еще на нее божья воля...
Может, на Кшисю, а на Баську, пожалуй, нет!..
- Снизойдет! - сказал Заглоба. - Снизойдет, почтеннейшая. Уж кто-кто, а мы с вами это понимаем...
- Таково уж наше предназначенье!
- Вот-вот! В этом вся соль! - отозвался Заглоба. - Вы мои мысли читаете.
Разговор был прерван появлением молодых людей.
Маленький рыцарь чувствовал себя в обществе панны Кшиси несколько смелее, а она, должно быть из сострадания, врачевала его печаль, словно
лекарь больного. И может быть, именно поэтому оказывала ему чуть больше сердечности, чем позволяло недавнее знакомство. Но пан Михал был братом
пани Маковецкой, а барышня - родственницей ее мужа, и потому такая вольность никого не удивляла. Баська оставалась в тени, и никто, кроме пана
Заглобы, не замечал ее присутствия. Но Бася и не нуждалась ни в ком. Весь вечер она с удивлением глядела на рыцарей точь-в-точь как на
великолепное оружие Кетлинга, украшавшее все стены. Потом ее одолела зевота, да и глаза слипались.
- Ка-ак залягу, - сказала она, - двое суток просплю... не меньше...
После таких слов все сразу разошлись, женщины были измучены дорогой и ждали той минуты, когда наконец постелят постели.
Пан Заглоба, оставшись с глазу на глаз с Володыевским, сначала многозначительно подмигнул ему, а потом слегка оттузил на радостях.