- Михал! А Михал! Ну что? В монахи пойдешь али передумал? Девки, как репки. Дрогоевская - ягодка-малинка. А гайдучок наш румяный, ух! Что
скажешь, а, Михал?
- Да полно, - отвечал маленький рыцарь.
- По мне, так лучше гайдучка не найти. Скажу тебе, когда я за ужином к ней подсел, жар от нее шел, как от печурки.
- Егоза она, Дрогоевская степенней будет.
- Панна Кшися - сладкое яблочко. Спелое, румяное! Но та... Твердый орешек. Были бы у меня зубы... Я хотел сказать, была бы у меня такая
дочка, тебе одному бы ее отдал. Миндаль! Миндаль в сахаре.
Володыевский вдруг нахмурился. Вспомнились ему прозвища, которые пан Заглоба Анусе Борзобогатой давал. Он представил ее как живую - тонкий
стан, веселое личико, темные косы, ее живость и веселый смех, особый, только ей свойственный взгляд. Эти обе были моложе, но та в тысячу раз
дороже любой молодой...
Маленький рыцарь спрятал лицо в ладони, его охватила печаль нежданная и оттого такая горькая.
Заглоба умолк, поглядел с тревогой и наконец сказал:
- Михал, что с тобой? Скажи бога ради!
- Столько их, молодых, красивых, на белом свете, - отвечал Володыевский, - живут, дышат, и только моей овечки нет среди них, одну ее
никогда я больше не увижу!..
Тут горло у него перехватило, он опустил голову на край стола и, стиснув зубы, тихо прошептал:
- Боже! Боже! Боже!..
ГЛАВА VII
Панна Бася все же упросила Володыевского, чтоб он научил ее правилам поединка, а он и не отказывался, потому что хоть и отдавал
предпочтение Дрогоевской, но за эти дни успел привязаться к Басе, а, впрочем, трудно было бы ее не любить.
И вот как-то утром, наслушавшись Басиных хвастливых уверений, что она вполне владеет саблей и не всякий сумеет отразить ее удары,
Володыевский начал первый урок.
- Меня старые солдаты учили, - хвасталась Бася, - они-то умеют на саблях драться... Еще неизвестно, найдутся ли среди вас такие.
- Помилуй, душа моя, - воскликнул Заглоба, - да таких, как мы, в целом свете не сыщешь!
- А мне хотелось бы доказать, что и я не хуже. Не надеюсь, но хотела бы!
- Стрелять из мушкетона, пожалуй, и я сумела бы, - сказала со смехом пани Маковецкая.
- О боже! - воскликнул пан Заглоба. - Сдается мне, в Латычеве одни амазонки обитают!
Тут он обратился к Дрогоевской:
- А ты, сударыня, каким оружием лучше владеешь?
- Никаким, - отвечала Кшися.
- Ага! Никаким! - воскликнула Баська.
И, передразнивая Кшисю, запела:
Если стремится в сердце вонзиться
Злая стрела Купидона.
- Этим-то оружием она владеет недурно, будьте спокойны! - добавила Бася, обращаясь к Володыевскому и Заглобе. - И стреляет недурно.
- Выходи, сударыня! - сказал пан Михал, стараясь скрыть легкое замешательство.
- Ох, боже! Если бы все получилось, как я хочу! - воскликнула Бася, зардевшись от радости.
И тотчас же стала в позицию: в правой руке она держала легкую польскую сабельку, левую спрятала за спину, наклонилась вперед, высоко подняв
голову, ноздри у нее раздувались, и была она при этом такая румяная и хорошенькая, что Заглоба шепнул пани Маковецкой:
- Ни одна сулейка, даже со столетним венгерским, так бы не потешила мою душу!
- Гляди, сударыня, - говорил меж тем Володыевский, - я не нападаю, а защищаюсь.
А ты нападай сколько душе угодно.
- Ладно. А коли устанешь, проси, сударь, пардону.
- Я и так могу все мигом кончить, коли захочу.
- Неужто?
- У такого вояки, как ты, сударыня, выбить из рук сабельку проще простого.
- Это мы увидим.
- Не увидим, я политес соблюдаю!
- Никакого политеса не надобно. Попробуй выбить, коли сумеешь. Сноровки у меня маловато, но до этого не допущу
- Стало быть, разрешаешь?
- Разрешаю!
- Опомнись, гайдучок ты мой милый, - сказал Заглоба. - Он не с такими, как ты, разделывался.
- Увидим! - повторила Бася.
- Начнем! - скомандовал Володыевский, которому Басино хвастовство надоело.
Начали.
Бася, приседая, как кузнечик, лихо сделала выпад.
Володыевский, не трогаясь с места, по своему обыкновению, едва заметно двинул саблей, словно бы никакой атаки и не было.
- Ты, сударь, отбиваешься от меня, как от мухи! - воскликнула недовольная Баська.
- А я с тобой и не дерусь вовсе, а учу! Вот так хорошо! Для горлинки совсем неплохо! Тверже руку!
- Ах, для горлинки? Так вот вам, сударь, за горлинку, получайте!
Но пан Михал ничего не получил, хотя Бася и прибегла к своим знаменитым приемам. И при этом, желая показать, как мало беспокоят его Басины
удары, он как ни в чем не бывало продолжал беседу с паном Заглобой.
- Отойди, сударь, от окна, - сказал он Заглобе, - а то свет барышне застишь, правда, сабелька у нее чуть поболе иглы, но, должно быть,
иголкой она владеет лучше.
Бася раздула ноздри еще больше, а волосы лезли на глаза.
- Пренебрегаешь мной, сударь?
- Боже упаси, только не твоею персоной.
- А я, я... пана Михала презираю!
- Вот тебе, бакалавр, за науку! - отвечал маленький рыцарь. И снова обратился к Заглобе: - Не иначе снег пойдет!
- Вот вам снег, снег, снег! - повторяла, размахивая сабелькой, Бася.
- Баська! Довольно с тебя, еле дышишь! - вмешалась тетушка.
- Держи, сударыня, сабельку покрепче, а то из рук выбью!
- Увидим!
- Изволь!
И сабелька, словно птица, вырвавшись из Басиных рук, с грохотом упала на пол возле печки.
- Это я... я сама, нечаянно! - со слезами в голосе воскликнула Бася и, схватив в руки саблю, снова перешла в атаку. - Попробуйте теперь,
сударь!
- Изволь!
И сабля опять очутилась под печкой.
А пан Михал сказал:
- На сегодня хватит!
Тетушка, по своему обыкновению, затряслась всем телом от хохота, а Бася стояла посреди комнаты смущенная, растерянная, она тяжело дышала и
кусала губы, едва сдерживая подступившие слезы. Она знала, что, если расплачется, все будут смеяться еще больше, и изо всех сил старалась
сдержаться, но, чувствуя, что не может, выбежала прочь.
- О боже! - воскликнула тетушка. - Не иначе в конюшню кинулась, еще и не остыла после драки, того гляди, мороз прохватит..