Старыйбояринвсинейкотыге,с
тростью в руке, держал истца за полу, шел с ним вниз и говорил:
- Уловите заводчика, справьте государю угодное... В кабаках водку огнем
палите, - к водке бунтовщик липнет. Да примечайте которого...
-Наших,боярин,многопосеклибунтовщикивпогребахбоярина
Морозова...
- А за то и посекли, что дураки! Дураков и бить. Киньте сукманы,шапки
смените, людишками посадскими да смердами оденьтесь.
Истец хотел идти, но боярин держал его. Стариквскинулволчьиглаза,
прислушался к говору бояр и тихо заговорил:
- Ежели ты, холоп, еще раз полезешьнацарскиеочи,тобудешьбит
батогами, язык тебе вырежут воровской! Твое естьсейденьсчастье,что
палач поганил, по слову Юрия князя, крыльцо! Иди - ищи.
Не смея нагнуться, поднять тулумбас, истец быстро исчез.
- Государь выдал! - крикнул палач, ведя Плещеева.
Много рук подхватили палача и судью за воротами Кремля,анаплощади
заухало тысячей глоток:
- Наш теперя-а!
Толпа бросилась к палачу, на немзатрещаларубаха,свалиласьшапка,
тяжело придавили ногу. Палач толкнул от себя судью:
- Сгоришь с тобой!
Толпа подхватила судью, сверкнули топоры,застучалипалкипоголове
Плещеева. Кровь судьи забрызгала в лицо бьющим.
- В смирной одеже!
- Сатана-а!
- Бархаты, вишь, дома-а!
Платье Плещеева в минуту расхватали, по площади волокли голое тело.На
трупе с безобразнымподобиемголовыболталиськускирозовойшелковой
рубахи, втоптанные в мясо ногами народа.
- А наши дьяка ухлябали!
- Назарку Чистова сделали чистым!
- Тверская гори-и-т!
- Мост Неглинной гори-и-т!
- Большой кабак истцы зажгли!
- Туды, робяты-ы! Сколь добра сгибло-о.
2
В сумраке резной и ясный, какднем,стоялВасилийБлаженный(*13).
ЗеленелизолотыеглавыУспенскогособора(*14).Кремлевскаястена,
вспоминая старину конца Бориса и польского погрома, вспыхивала, тускнела и
вновь всплывала, ясная и мрачная.
Раздвинув набухшие, отливающие сизым облака, стоялопрямоепламянад
большим царевым кабаком.
Пестрая толпа с зелеными лицами лезла к огню. На людях тлелишапки,и
казалось - не народ, а бояре выкатывают из пламени дымные бочки сводкой.
Народ, в бархатных котыгах и ферязях, бил в донья бочек топорами.
- С огня, братаны!
- Пей, товарыщи!
- Сгорит Москва!
- Али пить станет негде?
- Гори она, боярская сугрева!
- Слушь, браты, сказывают, царь залез в смирную одежу-у?! (*15)
- Так ли еще посолим!
Пили, как в подвалах Морозова: шапками и сапогами. Дерево намостовой,
политое водкой, загорелось. Горела и сама земля. На дымной землевалялись
пьяные.Своеибоярскоеплатьегорелоналюдях.Людиворочались,
вскакивали, бежали и падали, дымясь, иные корчились и бормотали.
Людиворочались,
вскакивали, бежали и падали, дымясь, иные корчились и бормотали. Поногам
и головам лежащих прошел кабацкий завсегдатай поп-расстрига, плясавшийпо
кабакам в рваном подряснике. С кем-то другим, таким же пьяным, онитащили
обезображенный труп Плещеева. Расстрига, мотаясь, встал на головни, на нем
затлелась рваная запояска, задымились подолы рясы.
- Спущай! - крикнул он и бросил, раскачав, прямо в огонь тело судьи.
- Штоб ему еще раз сдохнуть! - И запел басом:
Человек лихой...
Дьявол душу упокой,
А-а-ллилуйя?
- Горишь, отец!
- Был отец, нынь голец!
В стороне, белеякафтаном,вбархатномкаптурестоялширокоплечий
казак. Правую руку держал под полой, там была сабля. Он думал: "Эх,сколь
народу свалилось, а бояр? Мал чет..." И, повернувшись, прибавилвслух:-
Ну, да еще впереди все!
Широко шагая, шел дымными улицами, - ело глаза,пахлогорелыммясом.
Народ по улицам лежал, как большие головни. Атаман тоже изрядно выпил,но
поступь его была тверда. Только душе хотелосьпростора,ирукасжимала
рукоять сабли.
Он был недалеко от знакомого тына, уже ступил на старое пожарище, и тут
только заметил, что за ним идут три человека стороной.
- Эти не хмельные. Истцы!
Один из троих подошел к атаману. На нем чернелаваленаяшапка,серел
фартук торговца:
- Эй, слушь-ко, боярский сын!
Атаман сдвинул каптур на затылок, повел глазами.
- Не светло, а зрактвойвидной,-неворочайглазом,ячеловек
простой!
- Чего тебе?
- Ты зряще купил экой каптур - ей морозовской и кафтан турской бога...
- Дьявол!..
Атаман выдернул из-под полы пистолет, щелкнулкурок,нокременьдал
осечку. Подбежалиещедвое.Атаманшагнулбыстрокпервому,ударил
торговца по голове дулом. Парень осел, не охнув.
- А вы? - крикнул он грозно.
Двое бежали прочь.
Атаман гнался долго за двумя и скрипел зубами, но бегалиистцыскоро.
Он проводил их глазами за Москворецкий мост, вернулсякубитому,поднял
его, сунул в яму, в которой когда-то выгорел столб.
Сам не зная зачем, навалил на яму два обгорелых бревна:
- Бревна не на месте, а тут черту крест!
Знакомым путем прошел черезпожарищеискрылсявкустахобгорелой
калины.
3
За столом на широких ладонях лежит курчавая голова.
Ириньица, в шелковом летнике, вкикебисернойпоаксамитномуполю,
разливает в большие чаши мед.
- А и что-то закручинился, голубь-голубой? Пей вот!
Атаман поднял голову. Взгляд потускнел, на худощавом лице - усталость.
- Жонка, не зови меня голубем, - сарынь я.
- Ой, то слово чужое! А что такое сарынь, милой?
- Сарынь - слово бусурманское-сокол,апо-нашему,по-казацки,-
коршун!
- Уж лучше я буду звать тебя соколом. Не кручинься, пей, вот так.
- Ух, много пил, - а и крепкий твой мед! Не кручинюсь.