- Сыну, Фролко!
- Что, батя?
- Налей, казак, в корец сюзьмы [кислое молоко]сводой...Маловоды
лей!..
Черноволосый подросток, сбросив из воловьейшерстикожухнаскамью,
дернул кольцо двери в подвал, слазал тудаипринесвковшедеревянном
кислого молока с водой.
- Добре, сыну, нутро жжет, и пот долит... Сам я - дайруку,щупай!-
вот весь, як будто крыга весной, холодной и шершавой, а нутро - шточерти
пули льют в поход на ляхов... "А що то за хыжка там, на вырижку?" И голоса
не стало, а добре пел еще сей день,языккаккамень...Сыну,дайеще
сюзьмы?
- Да, батя, у нас нет боле. Може, у Стеньки есть, то хата его на замке.
Годи, я поищу под рундуком ключа.
- А-а, заперто! Не ищи... будь тут... "Ножи поломалы, зубами тягалы..."
Добрая, Фрол, песня - мы под Збаражем ляхам игралиее...(*24)ха-ха...
тай под Збаражем, штоб ему!Бурляякончилиляхи-эге,богатырьбыл
Бурляй! В шесть рук Синоп пожег... Фунт табаку совал в трубку, пищальли,
саблю в руки - и бьет мухаммедан, як саранчу... Коло лица ночью огонь!От
табаку усы и чуб трещат... Один сволачивал челнвморесовсейбоевой
поклажей... В шинок влезет - того гляди потолок обвалит...ого,коняна
плечо подымал с брюха... Жжет нутро! Ой, Фрол, жжет, слушай!
- Я тут, батя!
- Хто там царапает? Пищит, слушай... а?
- Сокол, видно цепкой спутался он так!
- Эге, сокол!.. Сокола буде не надо держать, - тебяиСтенькуонне
знает, а мне, видно, мал свет... Раздень!
Фрол стал раздевать старика.
- Тащи все! Тащи прочь, дай чистую рубаху... Вот, вот ладно.Пойдуна
майдан [площадь] - выйду объявить: женится старый казак Разя.
Повенчала его сабля... сабля... сабля...
Старик с трудомвстал.Лицогорелопятнами,векиопухли,мешками
опустились на глаза.
Шатаясь и худо видя пол, вдлиннойбелойрубахе,босой,нажелтых
искривленных ногах подошел к окну, где пищал сокол.
Птица злобно рвала клювом цепочку, клюв потрескивал.
- Стой, сарынь! Давно не был на воле... Стой же, пущу... Фрол,помоги,
не вижу...
- Он щипется, батя!
- Ну, казак, всякому удалому казаку - смерть наколу,ахудому-у
жонки в плахте; небойсь, рук не порвет до плеч...
- Я не боюсь, да он крутится!
Сокол пищал злобно,рвалцепочку,мелькалсизымиклочьямиперьев.
Старик взял его в руки и тихо сказал?
- Сарынь, жди.
Сокол злобно вертел головой, но не клевался и ждал. Фрол распутывална
нем ржавую железную цепочку.
- Отстегни, сыну, - выпустим...Послышалчто-то,видно...послышал,
неспроста он...
- Ночью не полетит.
- Полетит, спутай цепку.
Сокол, почуяв свободу, прыгнул за окно.
- Полетел?
- Да, взвился, ишь!
Старик, наморщась, заплакал:
- И месяца не вижу...темно.
..темно...тьма,тьма...Поклон,сарынь,сыну
Ивану, что в атаманы... Ой, жжет! Фрол, сюзьма, сюзьма! Москва...Стенько
сказал, а-а... держи... Фрол, где ты?
Подросток не мог удержать старого казака. ТимофейРазяоселнапол,
седая голова на тонкой, коричневой от загара шее низкосклонилась.Фрол,
напрягаясь, силился поднять отца, чувствовал,чтонеможет,иопустил
холодное, как камень, тело...
4
Подросток беспомощно постоял надмертвымотцомиушелнакровать;
уткнувшись в заячьи шкуры, заменявшие подушки, заплакал-емуказалось,
что он виноват в смерти отца:
- Не дать ему сесть до полу, жил бы.
Отец как Стеньку, так и егоучилвладетьсаблей,наконескакать,
колоть пикой. Умел старик вовремя упрекнуть и поддержать храбрость.
- Батя мой, батя...
Лунный свет падал в окно, когда Фролподнялголову;емупослышались
голоса, лунный свет в окне стал шире, а по телу Фролапошлимурашки.Он
все забыл и слушал, полуоткрыв рот, голос девки.
Девка, не зная и не желая того, волновала подростка Разю.
- Стенько, необрядна я и непойдуктвоемубатьке...Годи,завтра
обряжусь, небойсь, приду, буду, как все, тебя в мужья просить...
- Оленка, перестань! Не надо - нарядна, куда больше, - сегодня отцу все
скажешь, а завтра на майдан - народу поклонишься, и я скажу; "Беру тебяв
жоны!" Попа к черту...
- Ну, ин ладно!
Торопливые руки начали шарить дверь. Фрол вдавил лицо в заячьи шкуры.
- Эй, Фролко! Сатана ты, где огонь?
- Погас, огниво в светце, лучина!
Слышно было, как тяжелая рука била кресалом по камню.
- Фрол, где батя?
- Гляди - на полу.
Лучина попала сырая. Степан,ударивнетерпеливопосветцу,погасил
тлеющие огарки. Полез под кровать рукой, нашарил ящик, вынулдвесальных
свечи, зажег.
- Эй, Фрол! Пошто на полу отец?
- Он застыл, Стенько!
- А-а-а! Фрол, беги на площадь. Ту близ, справа дороги хата, в ей греки
живут и баньяны [индусы] разные. Понял?
- Понял!
- Там, знаю я, немчин-лекарь проездом стал, веди его... скажи... Дана
вот талер - еще дам! Скажи: не пойдет - с пистолем заставлю.
- Бегу, Стенько! Скажу...
- Ой, Олена, ежли мой отец отравнопил,ямосковитов-боярнеспущу
даром... Ты гляди - рука? Она камень, так не помирают с добра...Подойди,
- старик мертвый, а небойсь - золотой... В море малогоменябралпищали
заряжать... Учил переходить на коньреки,ипервыйяизвсехрубил,
колол... От атамана уздечки, седла. Зато дьявол! Что сказываю? Всезнаешь
сама.
- Знаю...
- Ходи, небойся,-вотегорука,подымаю,-онживойдалбы
согласье... а? Ты моя, Олена? Беда, ой беда! Батько, старый Тимоша, отец!
Молодой казак стоял наколенях,теребилсвоикудри.Девкадержала
казака за плечи.
- Долго! Нейдет немчин? Ино сам пойду.