- Не копать, соколы: вы жонку пасите, я с боярскими детьми хорошо лажу.
- Иди, детинушка, веди сговор, угомони черта!
- Э-эй, стрельцы!..
В ответ шаги и голос:
- Тут я!
- Ты тут, драный козел, твою перепечу! А где другая сволочь?
- На месте стоит!
- А ты, щучий сын, пошто без бердыша, пошто не в сукмане?
- Сабля при бедре, зипун на плечах!
- Вон ты что-о?!.. Эй, стра-жа-а!..
В сумраке сверкнуло лезвие сабли. Слово "стража-а"неокончено.Тело
начальника осело к земле и распалось на два куска.
Детина вернулся к стрельцам.
- Куды он делся? - спросил один.
Другой засопел и громко, как бы про себя, сказал!
- Так-то не ладно!
- Чего не ладно?
- Начальника посек! Понял? Мы в разбое...
Другой,ещеболеехмельнойстрелецзахихикал,закашлялся,потом
отдышался, сказал:
- Начали сечь - туды ему, сатане, и дорога! Дай посекем в куски?..
Приволокли подтекающее кровью половинчатое телоначальникакогоньку
образа.
- Матерый, черт! И как ты его, вольной, мазнул? Не всяк мочен такое...
- Одежу вниз! Секите его на куски, да в яму замест жонки - и в кабак.
- Вот те хрест, в попы тебя, казак, - голова-а!
- Дальше попа не видал? Я, може, в патриархи гляжу!
- Хо-хо-хо. Сатана-а!
- В па-три-архи-и?!
Языки и руки стрельцов худо слушались. Казак, как говорил, сделалвсе.
Пошли.
Сторожа на росстанях улиц снималипереднимибревна-колоды.Виных
местах отпирали решетчатые ворота, спрашивали:
- Куды, служилые?
- Воров в Земской приказ!
- Мы сами воры-ы!
- Чого рот открыл до дна утробы? Тише-е!
- Начальника-то, а-а? Кровь на тебе, и я в кровях...
Казак остановился:
- Вам, браты-соколы, дорога на Дон,утечете:наДонумноговольных
сошлось, там рука боярская коротка.
- А ты?..
- Я оттудова и туды приду!
- Врешь!
- Давай, Дема, поволокем его с жонкой в Разбойной?
- В Разбойной? (*3) Пойдем! Руки, вишь, у меня в крови...
- Вот вам еще водки! Пейте, загодя спать, аутромзнатьбудете,что
делать.
- Водку? Давай!
- Дуйте из горлышка!
Падая и подымаясь, с лицами, замаранными кровью, стрельцыпошливдоль
улицы. Казак потянул одетую в жупан женщинувпереулок,выглянулиз-за
угла. Стрельцы про них забыли, - шли, падали и, поднимая один другого, шли
дальше.
- Веди, жонка! Спасайся от могилы! - плотнее запахивая женщину в жупан,
сказал казак.
Женщина дрожала, едва держалась наголыхногах,черныхотгрязии
холода. Сверкнули белымжестяныеглавымногочисленныхцерквей.Где-то
зазвонили.Загалделнарод;наближайшихрынках,словнонапожаре,
заспорили и закричали женщины, торгуя холст и нитки. Берестовые итесовые
крыши на неопрятных домишках все яснее и пестрее выделялись.
- Будь крепче! Идем, кабаки отперли.
- Иду, голубь-голубой... Иду, а тяжко идти...
2
Кабак гудел. Широкая дубовая дверьраскрытанастежь...Едкийвоздух
сивушного масла, спирта, потных тел,подмоченныхлохмотьевирубищне
давал дышать непривычномуккабацкимзапахам.Светлеловбревенчатой
обширной избе с заплеванными стенами и чавкающим от грязи землянымполом.
За стойкой на стене висела желтая бумага счернымикрупнымибуквами.В
стороне вжелезномподсвечникенаржавомкронштейнегорелаоплывшая
сальная свеча, мутно при утреннем светескупымогонькомпятнаябумагу.
Каждый, кто смотрел на бумагу, мог прочесть:
"По указу царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси и великия
и малыя - питухов от кабаков не отзывати, не гоняти -ниженемужа,ни
отцу сына, ни брату, ни сестре, ни родне иной, - покудоваоныйпитухдо
креста не пропьется".
Казак по-особому зорко оглянул обширный сруб скурным,каквовине,
бревенчатым потолком. Еговзглядскользнулвглубинукабака,гдеза
перерубом с распахнутой дверью выглядывала беззаслонасчернымустьем
большая печь.
Казак высматривал истцов [истцы - сыщики]. Лицо его стало спокойно,он
повел широким плечом, положил на стойку деньги:
- Косушку и калач!
Женщина задремала, вскинула соннымируками,казакподдержалее,но
жупан распахнулся и голое, плотное тело,запачканноеземлей,открылось.
Целовальник,косясьнасаблюказака,наокровавленныеруки,подал
откупоренную косушку, положил калач, густо обваленный мукой.
- Где экую откопал?
Женщина вздрогнула и,схвативбыло,уронилакалач.Казакнахмурил
густые брови, но спокойно ответил:
- Пропилась, лихие люди натешились да раздели...Подобралвот,вишь,
согреваю.
Целовальник сощурился, недобрым голосом прибавил:
- Спаси бог! Житья не стало от лихих людей. Почесть, что ни ночь Москва
горит...
Сквозь слюдяные, проткнутые во многихместахокначирикаливоробьи,
слышался звон и громыхание каких-то тяжелых вещей, которые нетокатили,
не то везли.
- Немчин опять на государев двор пушку тянет...
- Молыть надо: Кукуй [слобода, где жили немцы] - подь на Кукуй!
- А не скажу того - кнута пробовал! - шутили в глубине кабака у двери в
прируб, на бочках огромныхипузатых,оборванцы-питухи.Онисиделив
обнимку с женщинами, столь же неприглядными, как и мужчины. Женщинылезли
одна к другой и спорили. Целовальник крикнул:
- Драться, жонки, вольготнее на улице!
- А ты там стой! Она у меня Микешку отбила, а Микешка мою кику [женский
головной убор] спер...
- Ой, ой! Да она, вишь ты, не посадская жонка?
- Матренка-то! Она, ведомо всем, кабацкая боярыня!
- Ха-ха-ха!
- А кика твоя с жемчугом аль с венисами? [венис - гранат]
- Кика у меня от бабки!
- Знаю теперь - ха-а-а-рошая.