..
- Приди, сокол... голубь-голубой...иневерьему,-страшноеон
завсегда каркает, ворон! Приди, я радошное тебе шепну...
Женщина ушла на кровать.
- Об ином я думаю, старик.
- О чем же мекаешь ты?
- Думаю, дедо, когда зачну быть атаманом, уйду сбоемвКизылбашии
шаху себя дам в подданство, а оттуда решу, как помочь народу своему...
- Шаху не давайся. Краше будет дать себя салтану турскому.
- На кол шлешь сести?
- Зри: шах завсегда с Москвой дружит. А ну, как приедут к шахуближние
царя да сговор будет, и шах, гляди, тебя даст Москве головою?
- Пьем, дедо!
- Выпьем, гостюшко! Что им ты, когда они своих боятся,нещадят.Тут
протопоп Архангельского собора Кириллову книгу списал,авнейтаковое
есте слово: "Мы должны не отвращаться от еретиков и не злобиться на них, а
паче молиться обихспасении".Затеисловаегопатриархвтюрьму
ввергнул, да, гляди, тогопротопопаивклеткежелезнойсожгут,как
богоотступника... Нет! Москва пристанет, так и вКизылбашахоттебяне
отступится... Салтан же крепче... салтан с ними не мирной...
- Эх, дедо, видно, везде воронье клюет сокола? Боится и клюет...
- Пьем, гостюшко!
- Пьем - спать пора!
Разин ушел на кровать. Старик пил, мешая водку с медом,потом,свесив
голову, запел:
Спихнули чернца с крыльца,
А чернечик и нынь лежит,
Каблученками вверх торчит...
Ой, купчине там лоб проломили,
Подьячему голову сломили.
Не кобянься, родимая,
Коли звали на расправ в Москву!
Старик тяжело поднялся, пробовал плясать,даногинеслушались.Он
пробрался в свой угол на лежанку, долго бредил и бормотал песни.
7
На Фроловой башне в Кремлевской стене - вестовой набатныйколокол.От
Фроловой трехсаженный переход до пытошной башни - она много ниже Фроловой.
Между башнями - мост наблоках,нажелезныхпроволочныхтяжах.Шесть
человек стрельцов из Фроловой в пытошную провелитроихлихихнапытку.
Впереди высокий казак в сером, без запояски, кафтане.Бородатый,могучее
тело сутулится, в спине высунулись широкиелопатки.Вчерныхкудрях-
густая проседь, длинные рукивдетывколодку,прикрепленнуюремнемк
загорелой шее. Колодка, болтаясь, висит спереди, опустившись до колен.
Когда прошли стрельцы, подталкивая в пытошную лихих людей,бревенчатый
мост из двух половин, завизжав блоками, медленно опустился, половинкиего
повисли над глубоким, с кирпичными стенами, рвом, наполненным водой.
На стенах пытошной башни, потрескивая, горят факелы. В вышинебашни-
две железных, крестообразно проходящихбалки,наднимиузкиеоткрытые
окошки, куда идут дым и пар. Стена башни штукатурена. Ссажень,атои
выше, стена забрызгана почерневшей кровью, клочками мяса, пучками волос. У
стены на кирпичном полу - бревно, внеговоткнуткончар[штыкообраэная
шпага; ею в бояхпробивалипанцири].
Нарукояткекончаразаремешки
подвешены кожаные рукавицы. Над бревном, невысоко, к стене прибита тесаная
жердь, между стеной и жердью воткнуты клещи и пытошные зажимы дляпальцев
рук и ног. Тупой молот втиснут тут же рукояткой кверху. Наегорукоятке,
как ожерелье дикарей, -связканабечевкекостяныхострыхклинышков,
забиваемых, когда тоготребуетдело,подногтипытаемого.Дваузких
слюдяных окна в наружной полукруглой стене башни.Подокнами-столи
скамьи. За столом - бородатый дворянин, помощник разбойногоначальника-
боярина Киврина. На главном месте за тем же столом - сам бояринКивринв
чернойоднорядкенараспашкуповерхзеленогобархатногополукафтанья.
Боярин - в рыжем бархатном колпаке с узкой оторочкой из хребталисицы.У
дверей на скамье по ту и другую сторону - двадьяка:один-вкрасном
кафтане, другой - в синем. Под кафтанами дьяков на ремнях-чернильницы.
За ухом у каждого - гусиное перо, остро очиненное; в руках-посвертку
бумаги. Один из дьяков - Ефим, но сильно возмужавший: русыеволосыстали
еще длиннее, и отросла курчавая окладистая борода. Кивринперевелволчьи
глаза на дыбу - на поперечном бревне прочные ремни висят хомутом.
- Дьяки, сказать заплечному Ортему, чтобмазалдыбныеремнидегтем,
рыжеют... лопнут.
Дьяки, встав, поклонились Киврину.
Подножное бревно палача приставлено к стене в глубине ниши. На полу под
дыбой саженный железный заслон - на нем разводят огонь,ионжедверь,
куда выталкивают убитых на дыбе. Когда заслон поднимают - труп скользит по
откосу в каменную щель, вываливается наружу Кремлевской стены, недалеко от
Фроловой. Божедомы каждое утро подбираюттрупы,таккакпытаюткаждый
день, кроме пасхи, рождества и троицы. У входа,вглубинеФроловой,на
низких дверях висит бумага, захватанная кровавыми руками:
"По указу царя и великого князя Алексия Михайловича всея Русии, татей и
разбойников пытать во всяк день, не минуя праздников, ибоонидлясвоей
татьбы и разбоя лютого дней не ищут".
Башню наполнил колокольный гул изКремля.Киврин,невставая,снял
колпак, перекрестился. Дворянин встал, снял лисий каптур и, повернувшись к
окну, истово закрестился. Дьяки встали, перекрестились и сели.
Два стрельца стояли под сводами дверей в другую половину.
Киврин сказал:
- Стрельцы, когда часомерие ударитчасы,мосткФроловойспустить,
пойдут заплечные...
- Ведомо, боярин!
- Всенощная истекает, скоро приступим, да ране, чем начать состаршим,
думаю я дождать другого брата.
Дворянин, опустив голову, глядел на листбумагипередсобой.Поднял
глаза, кивнул головой.
- Что-то не волокут его, боярин, другова! - сказал дьяк Ефим.
- Запри гортань, холоп, не стобойсужу.Изавтра,может,Иваныч,
придется ждать.
Дворянин сказал:
- Мекаю я, боярин, сыщики Квашнина малой прыск имеют.Своихбытебе,
Пафнутий Васильич, двинуть!
- Мои истцы зде, Иваныч, да Квашнин много и так на менягрызется,что
во все-де сыскные дела вступаюсь.