Своихбытебе,
Пафнутий Васильич, двинуть!
- Мои истцы зде, Иваныч, да Квашнин много и так на менягрызется,что
во все-де сыскные дела вступаюсь...
- Ну, такдолго,боярин,намтутсидетьбезтогодела,которое
спешно...
- А, нет уж! Пущай Квашнин хоть треснет и государю жалобится,япошлю
своих. Эй, стрелец, позови-ка истцов!
Из железного кулака, ближнего к двери,стрелецснялфакел,вышелв
другую половину башни.
- Люди Киврина! Боярин кличет.
В пытошную к столу подошли четверо в дубленых полушубках, одинизних
широкоплечий, скуластый, с раскосымиглазами.Натроихбелеливаленые
шапки, на четвертом нахлобучена до раскосых глазостроверхая,сопушкой
черной густошерстнойсобаки.Подпоясанширокоплечийтатарскогосклада
человек, как палач, тонкой, в два ряда обвитой по талии, ременнойплетью,
один из концов плети с петлей.
- Вы, робятки, - сказал Киврин, водя по лицам парней волчьимиглазами,
- ведаете ли, кого имать?
- Приметы дознались, боярин; званья -тоже:ясаулакозацкойстаницы
Стеньку Разю.
- То оно - имайте... А тако: преждевсегоберегитесьшумуимногих
глаз. Подходите не скопом, а вразброд, и берите, когда он без сабли.Коли
же с саблей, зачнете ронить головы, как брюквины согорода:ведомо,что
рубит шарпальник без страху и пуста удара у него не бывает...
Боярин остановил глаза на татарине:
- Известно мне, что ты, батырь Юмашка, много коней ловишь петлей, ана
козака пойдешь, не промахнись - зри: сабля вруке,то,знай,петляне
берет. Мой вам сказ такой: уследите в заходе,настольчакссаблейне
полезет. Ино подговорите ярыг каких-либо - запугайте их перво, чтоб делали
тайно, и заведитекулашныйбойнареке...Следызапалиего:только
дознался, что в ту ночь сшел он в Стрелецкую, станица же зде уКремля,и
не можно ему не быть в станице. А тако: пойдет по льду Москвы-реки, ту вам
к его ходу заварить кулашный бой;може,загоритцабоем,саблюсложит,
тогда ваш. Сани сготовьте, веретье киньте на него и волокитекФроловой.
Зде мы примем без шуму...
- Уловим, боярин.
- Бачка боярин, изымам!
- Ну, со Христовой молитвой в ход!
Истцы ушли. Пробили часы на Спасских воротах. Заскрипели блоки-мост
встал на место. Киврин спросил:
- Стрелец, идут ли заплечные?
- Идут, боярин!
8
Все - как ясным днем наяву: Разину кажется, что лежит на палубе струга,
что его тихо несет по течению, а перед ним синий парус, но, приглядываясь,
удивился.
Его правая рука лежит в стороне и манит к себе, двигая пальцами...Вон
тело, оно тоже далеко от глаз, а близко сапоги человека в синем кафтане...
У человека вместо лица желтый большой лист бумаги; под бумагой, свесившись
книзу, дрожит светловолосая борода. Разин слышит, чточеловекчитает,и
силится понять.
"...Всвоейдьявольскойнадежде...Вор.
..клятвопреступник...
похотел... святыню обругать, неведаямилостизаступленияпречистые...
московских..."
Выше синего кафтана, бороды и желтоголистабумагивысятсязубчатые
стены, за стенами лепятся один над одним золотые кокошники, без лица - они
идут кверху, а вверху горит на солнце золотой крест...
- Вот диво!
Разин хотелвстать,короткопочувствовалнедвижностьтела,внем
пробудилось упрямство и злость... Выдохнув широкой грудью, крикнул:
- Что ж я? Сатана! - и сорвался с постели.
Перед ним у другой стеныгорницымернокачаетсялюлька,завешанная
синейкамкой.Верхлюлькидополовиныукрашенбахромойизжелтого
блестящего шелка; раздуваясь от движения вверх-вниз, шевелится. За люлькой
в однойрубахе,наискосоксъехавшейсплечаипышнойгруди,сидит
Ириньица. Тут же, немного в стороне, натойжелавке,лежитраскрытая
книга, горят восковые свечи,передкнигойюродивыйтычетпостранице
пальцем и спорит сам с собой.
- Сказывала окуню столетнему, взбудишь гостя! Ой,Степанушко,должно,
опился старик, и будто его огневица взяла - бредит... Без ума стал...
- Пречистые? Московских!.. Нет, ино сие ложь -вкниге,списаннойу
Кирилла протопопом, вот: "Диавол наперед рассеивалсвоиклеветы,слагая
сказы о ложных богах, рождаемых от жон!" -кричалюродивый,необращая
внимания на уговоры Ириньицы. Разин стал спешно одеваться.
- Куда ты, сокол? Ой, голубь-голубый, спи, покедасумеречно,-яства
налажу, да изопьем чего хмельного...
- И протопоп - ложь! В Кирилловой книге указано: "Сатана сам вселится в
антихриста".
- Дедко, да перестань же... Ой ты, сокол, светлый мой, дай хоть глянуть
еще в твои глаза, дай я все твои Шадринки перецелую. Щемит сердце -спать
не могу и будто назавсегда отпущаю тебя!
- Чай, увидимся. Не висни! Скоро надо мне вон из Москвы - душу онамою
мятет... - и вышел, а за ним слышался слезливый голос Ириньицы:
- Ворон столетний, угнал мою радость!
9
Избегая тупых закоулков и видя черезнизкиедомакремлевскиебашни,
Разин слободой пробирался к реке. Размахивая руками, емунавстречубрели
по снегу люди; сзади недалеко шли двое в длиннополых шубах, длинные бороды
в инее. Один расспрашивал, другой хвастливо сообщал:
- Да нешто и ты бегал халдеем?
- Прытко бегал, покеда патриарх не спретил.Аимного-такияпожег
плауном [растение, пыльцу которого во время святочныхшутокраспылялив
воздухе и зажигали] бород человечьих, зато не один раз о крещенье во льдах
плавал[насвяткахрядилисьиизображали"пещноедейство";заэто
изображающиеслугНавуходоносора,вавилонскогоцаря,должныбылио
крещенье купаться].
- Не озорко? Лихоманки не хватил?
Слова стали непонятны - люди отстали или свернули куда. Сзади, стараясь
обойти Разина, меся ногами снег, скользя и вывертывая сапогами, чтоб легче
идти, шли трое, один на ходу кричал:
- Добры есть новгородски ременники, да мому заплечному не угодят - ни в
жисть!
- А што?
- Вот! "Это-де не кнут, ежели я его в руке невосчувствую",давзял,
робяты, приплел к кисти-то свинцу плашки.