Ириньица подумала:
"Как палач!"
В узкой однооконной горнице стояла кровать, в углу образ - тонкая свеча
горела у образа.
- Спи тут!
Дьяк поставил свечу на стол и, уходя, у двериоглянулся.Поблескивали
на плечах концы русых волос. Глаз не видно. Сказал тихо:
- Пала на глаза - уйдешь ли жива, не ведаю... Сказывал...
- О голубь, все стерплю!
Дьяк ушел. Ириньица зачем-тосхватиласвечу,подошлакокну:окно
узкое, слюдяное в каменной нише, на окне узорчатая решетка,окнозакрыто
снаружи ставнем.Визогнутойслюдеотразилосьеелицо-широкоеи
безобразное, будто изуродованное.
- Ой, беда! Лихо мое! Васенька, прости... А кактот,Степанушка,жив
ли?.. Беда!
Потушила свечу, стала молиться и к утру заснула, на полу лежа.
13
Снилось Ириньнце, кто-то поет песню... знакомую, старинную:
Ей не много спалось,
Много виделося...
Милый с горенки во горенку
Похаживает!
И тут же слышала - гремят железные засовы, с дверей будтоктоснимает
замки, царапает ключом, а по ее телу ползают черви. Ириньица их сталкивает
руками, а руки липнут, черви не снимаются, ползут по телу,добираютсядо
глаз. Проснулась - лежит на спине. Перед ней стоит со слюдянымфонаремв
руках, в черной нараспашкуоднорядкебояринввысокомрыжемколпаке.
Волчьи глаза глядят на нее:
- А ну, молодка, пойдем на смотрины...
Ириньица вскочила, поклонилась боярину, отряхнулась, пошла за ним.Шли
переходами вдоль стенных коридоров, вышливоФроловубашню.Вкруглой
сырой башне в шубах с бердышами, с факелами ждали караульные стрельцы.
- Мост как?
- Спущен, боярин!
Киврин отдал фонарь со свечой стрельцам.
Пришли в пытошную. В башне наскамьеувходнойдвериодиндьякв
красном. Ириньица поклонилась дьяку. Дьяк встал при входе бояринаисел,
когда боярин сел за стол. В пытошнуюпришлидвакараульныхстрельца-
встали под сводами при входе.
- Стрельцы, - сказал Киврин, - пустить в башню одного только заплечного
Кирюху!
- Сполним, боярин.
- Дьяк, возьми огню, проводи жонку к лихому...
- Слышу, боярин.
Дьяк снял со стены факел, повел Ириньицу.
Боярин приказал стрельцам:
- Сдвиньте, ребята, дыбные ремни на сторону, под дыбой накладите огню.
Боярин вышел из-за стола, кинув настолколпак,подошелкпытошным
вещам, выбрал большие клещи, сунул в огонь.
Один из стрельцов принес дров, другой бердышом наколол, разжег огонь на
железе. Рядом, в пустом отделении башни, взвыла голосом Ириньица:
- Сокол мой, голубой, как они истомили, изранили тебя,окаянные,-в
чепи, в ожерелок нарядили, быдто зверя-а?!
Боярин пошел на голос Ириньицы, встал в дверях, упер рукивбока.От
выдающего высокого огня под черной однорядкой поблескивали зеленые задники
сапог боярина.
Ириньица шелковым платком обтирала окровавленное лицо Разина.
От
выдающего высокого огня под черной однорядкой поблескивали зеленые задники
сапог боярина.
Ириньица шелковым платком обтирала окровавленное лицо Разина.
Сонным голосом Разин сказал:
- Пошто оказала себя? На радость черту!
- Степанушко, сокол, не могу я - болит сердечкопотебе,ой,болит!
Пойду к боярину Морозову, ударю челом на мучителей...
- Морозову? Тому, что в соленном бунте бежал от народа? Не жди добра!
- К патриарху! К самому государю-царю пойду...Будупросить,молить,
плакать!
- Забудь меня... Ивана убили... брата... Мнеконецздесь...Вонтот
мертвой сатана!
Разин поднял глаза на Киврина.Бояринстоялнапрежнемместе,под
черным зеленел кафтан, рыжий блик огня плясал на его гладком черепе.
Ириньица, всхлипывая, кинулась на шею Разину, кололась, незамечая,о
гвозди ошейника, кровь текла по ее рукам и груди.
- Уйди! Не зори сердца... Одервенел я в холоде - не чую тебя...
- Ну, жонка, панафида спета - пойдем-ка поминальноестряпать...Дьяк,
веди ее...
Ефим отвел Ириньицу от Разина, толкнул в пытошную.
-Поставьогонь!Подержиейруки,чтобзмеенышейнепиталана
государеву-цареву голову...
Ириньица худо помнила, что делали с ней. Дьяк поставил факел настену,
скинул кафтан, повернулся к ней спиной, рукамикрепкосхватилзаруки,
придвинулся к огню - она почти висела на широкой спине дьяка.
- А-а-а-й! - закричала она безумнымголосом,передглазамибрызнуло
молоко и зашипело на каленых щипцах.
- О-о-ой! Ба-а... - Снова брызнуло молоко, и втораягрудь,выщипнутая
каленым железом, упала на пол.
- Утопнешь в крови, сатана! - загремел голос в пустом отделении башни.
Впереди стрельцов, у входавпытошную,прислонясьспинойккосяку
свода, стоял широкоплечий парень с рыжим пухом на глуповатом лице.Парень
скалил крупные зубы, бычьи глаза весело следили за руками боярина.Парень
в кожаном фартуке, крепкие в синих жилах руки, голые доплеч,наполовину
всунуты под фартук, руки от нетерпения двигались, моталась большаяголова
в черном, низком колпаке.
- Боярин, сто те лет жить! Крепок ты еще рукой и глазом - уэкойбабы
груди снял, как у сучки...
Киврин, стаскивая кожаныепалачовырукавицы,вешаяихнарукоятку
кончара, воткнутого в бревно, сказал:
- У палача седни хлеба кус отломил! Ладно ли работаю, Кирюха?
- Эх, и ладно, боярин!
Ириньица лежала перед столом наполувглубокомобмороке-вместо
грудей у ней были рваные черные пятна, текла обильно кровь.
- Выгрызть - худо, выжечь - ништо! Ефимко, сполосни ее водой...
Дьяк,ненадеваякафтана,вситцевойрубахе,побеломузеленым
горошком, принес ведро воды, окатил Ириньицу с головой. Она очнулась, села
на полу и тихо выла, как от зубной боли.
- Ну, Кирюха! Твой черед: разрой огонь, наладь дыбу.
Палач шагнул к огню, поднял железную дверь, столкнул головни под пол.
Дьяк кинулся к столу, когда боярин сел, уперся дрожащими руками встол
и, дико вращая глазами, закричал со слезами в голосе:
- Боярин, знай! Ежелижонкуещетронешь-решусь!Воттебемать
пресвятая.