Ай, Настасья!
Гей, Настасья!..
Вторясвистуказака,сабляпосвистывала,описываякруги.Старик
испугался блеска сабли иразбойныхпосвистов,залезподстол.Казак,
сделав круг по горнице, приплясывая, вернулся к столу. Неожиданнотяжелая
рука с саблейопустиласьнастол.Дубовыйстол,разрубленныйвдоль,
зашатался и крякнул, доска распалась от удара - сабля глубоко врубиласьв
прочный дубовый столешник. От треска, стукаизвонапосуды,брызнувшей
искрами со стола, проснуласьпьянаяженщина,приподняласьнапостели,
спросила:
- Дедко, где звонят?..
Испуганный юродивый, привыкший к шуткам, не мог не пошутить, ответил:
- У Спаса, Ириньица!
По полу валялись огарки сальных свечейидымили;колеблясь,светили
только лампадки у образов.
Притопнув ногой, казак с размаху воткнул саблю в стену; сабля, сверкая,
закачалась. Сам он сел на скамью, тер лоб и ерошилкудри.Стариквыполз
из-под стола, собирал огарки свечей, битую посуду, яндовы и чаши.Сдвинув
разрубленную доску, расставил посуду; заглянул в кувшин с медом, устоявший
и целый:
- Оно еще есть, чем кружить голову и сердце бесить... - и робкосказал
гостю: - Я, гостюшко, такие песни не мочен играть...
Гость сидел, свесив голову, рвал с себя одежду, бросал напол.Старик
осторожно, как к хищному зверю, подполз, стащил сгостятяжелыесапоги,
приговаривая:
- Водки, вишь, на радостях глупая жонкадобыласзельемтабашным...
Бьет та водка в человеке память.
Казак встал тяжелый, глаза потухли, а рот на молодом лицекривился,и
зубы скрипели. Старик быстро исчез с дороги.Казакпрошелирухнулна
кровать. Юродивый прислушался. Казак, приказывая кому-товосне,Громко
засвистал:
- Пала молонья, гром прогрянул...
Старик нашарил дверь из горницы,носкоровернулся,иеговаленые
тупоносые уляди [полуваленки с разрезом спереди и со шнурками]прошамкали
в прежний угол; он сел допивать уцелевший мед.
- Эх, молодец-молодой, грозен! Да не тот жив, кто пожелезуходит,а
тот, вишь ты, жив, кто железо носит... Из веков так.
4
Сумеречно и рано. Перед Кремлемврядахидетторг.Стоятвозасо
всякими товарами. Площадной дьяк с двумя стрельцами ходитмеждувозовв
длиннополой котыге[длиннополыйкафтан],расшитойшнурами;наголове
бархатный клобук, отороченный полоской лисицы. Дьяк собирает тамгу [сбор с
товаров] на царя, на церкви и часть побора с возов - на монастыри.Звенят
деньги.
Впереди рядов, ближе к Кремлю, палач - в черной плисовой безрукавке,в
красной рубахе, рукава рубахи засучены, - приготовился сечь кнутом вора.
Преступник, в синих крашенинных портках, без рубахи, стоит пригнувшись,
дрожит... В ранней прохладе от тощего тела, вспотевшегоотстраху,идет
пар. На впалой груди на шнурке дрожит медный крест.
- Раздайсь, люд! - кричит палач, бородатый парень, которого еще недавно
видели приказчиком в мясныхрядах.
Оннеторопливосдвинулназатылок
валеную шляпу, зажалвкрепкихруках,почерневшихоткрови,кнути
передвинул крепкую нижнюю челюсть: зашевелилась окладистаяборода.Ворот
рубахи у палача расстегнут, виднеется на широкойволосатойгрудишнурок
креста. - Ты, голец и тать, спусти из себя лишний дух!
Преступник пыжится, от натуги багровеет лицо, а толпа гогочет:
- Сипит, худо!
- А ну, попробуй, ино жидким пустишь!
- Не с чего нынче.
- Держись!
Палач шевелит кнут, распутывая движением руки на конце кнутакистьиз
воловьих жил.
- Тимм! Тимм! Тимм! - звенят в воздухе литавры.
Народ расступается, иные снимают шапки:
- Боярин!
- Царя с добрым днем чествовать!
- Эй, народ, - дорогу!
Через площадь проезжает боярин, черная борода с проседью.Бояринбьет
рукояткой кнута в литавры, привешенные кседлу,лицомрачное,налице
густые черные брови, из-под них глядяткруглыеястребиныеглаза;онв
голубой бархатной ферязи, от сумрака цвет ферязимутно-серый,наголове
клобук, отороченный соболем.
Боярина по бокам и сзади провожают холопы. Огонь факеловколеблетсяв
руках челяди, мутно отсвечивая в драгоценных камнях ферязибояринаина
жемчугах, заплетенных в гриве коня:
- Воевода-а!
- То хто?
- Князь Юрий Олексиевич! (*8)
- Ен Долгоруков - тот?
- Тот, что народу не любит...
- С дороги, людишки!
Свищет кнут... После десяти ударовпреступникшатается.Кровьгусто
смочила опушку портков.
-Стоянеосилишь,ляжь!-спокойнымголосом,поправляярукава
распустившейся рубахи, говорит палач.
Преступник охрип от крика; он покорно ложится, ослабел и только шевелит
губами. Бородатый дьяк с гусиным пером заухом,обросшимволосами,как
шерстью, с чернильницей на кушаке, считая удары, подал голос:
- Полно-о!
Подвели телегу. Помощник палача в черной рубахе, перетянутой сыромятным
ремнем, поднял битого, взвалил на телегу.Преступникморгаетслезливыми
глазами и чавкает ртом:
- Пи-и-ить...
Палач делает шаг, не глядя грозно кричит на толпу:
- Раздайсь! - и щипцами откусывает преступнику правое ухо.
Тот, не чувствуя боли, шепчет внятно:
- Пи-и-ить!..
Дьяк машет мужику в передке телеги, говорит битому:
- Не воруй! Левое ухо потеряешь...
- Поглядели бы, крещеные, что уволок-то парень? Курицу-у...
- Да, суды... тиранят народ!
5
Недалеко от битого места дерутся двебабы.Унихврукахбылопо
караваю хлеба. Теперь хлеб затоптан впесок,абабы,сорвавсголовы
платки, таскаются за волосы, шатаясь, тычутся в толпу. Толпа науськивает:
- Белобрысая, ты за подол ее, за подол!
- Кажи народу ее подселенную!
- Черная жонка, вали ее, дуй коленкой-то в пуп!Впуп,чертовка,да
коленкой, - э-эх!
- А не, робята! Русая забьет.